Донецкий психотерапевт о войне. Часть 1

Война разрушает не только здания, но и психику людей, втянутых в ее воронку. Психологические раны, думаю, намного трудней восстановить, чем отстроить наново дома, школы, больницы… О специалистах, которые сегодня, что называется, врачуют души наших людей, как-то не особо можно узнать. Такие себе бойцы невидимого фронта. А ведь они могут рассказать о многом, что тревожит нас, живущих в Донецкой и Луганской народных республиках. Знакомьтесь, врач-психотерапевт, кандидат медицинских наук Анжела Ченская.

Ее пациенты – жители Путиловки, Октябрьского, Гладковки, 5-го участка. После первого обстрела 18-й больницы Анжела Валентиновна и ее коллеги навели рабочий порядок в самой больнице, вокруг нее. Надеялись, что начнут нормально работать. Как выяснилось, больница расположена в таком месте, что надежды эти были просто нереальны…

– Это мы поняли потом, когда сбились со счета, сколько раз больнице доставалось во время обстрелов. В итоге разгромили абсолютно все, и нас перевели в 20-ю поликлинику. Понятное дело, теснота. Но спасибо руководству, относится с пониманием. Мне выделили, пусть и смежный, но отдельный кабинет с другим специалистом. Для психотерапии это очень важно.

– Да, район, который вы обслуживаете, спокойным никак не назовешь.
– Согласна. Например, на Путиловке не осталось ни одного непристрелянного, неразрушенного дома, в большей или меньшей степени.

– Честно говоря, как-то непривычно из уст врача слышать сугубо военный термин «пристрелянный»…
– Каково время, таковы и термины. Когда в какой-то один небольшой район, где находятся больница, школа, жилые кварталы, били не раз и не два, то это уже пристрелянное место. Сильно пострадавшее. Раз так, люди длительно находятся в состоянии стресса. А у каждого свой внутренний запас каких-то сил. У кого-то психика, будем говорить, слабенькая и в первую очередь все рвется. Проявились эти вещи еще в июле. Пошли посттравматические расстройства адаптации. Проще говоря, это расстройства, связанные со стрессами. Потом в августе. Конечно, многие выехали за пределы Донецка. Но немало было тех, кто остался и приходил ко мне.

– Кстати, думаю, кроме выехавших из Донецка, были и переехавшие куда-то в центр города?
– В центр, допустим, из Путиловки начали уезжать где-то в октябре-ноябре. А до этого выезжали из Донецка. Потом, естественно, возвращались обратно…

– …Когда началось «сентябрьское возвращение» после объявленного «перемирия».
– Да. Они все вернулись. А для психики, кстати, очень плохо, когда идут такие колебания. Они называются «маятник». Если регулярно плохо или хорошо, это воспринимается, как какая-то стабильность, к которой человек может адаптироваться. Если же психика находится в состоянии маятника, это очень плохо. Человек жил здесь, слышал взрывы, выстрелы, находился в стрессовом состоянии, уехал на территорию, где нет войны. Но, возвратившись, снова погрузился в боевую обстановку, снова испытал стресс. Это хуже, чем жить в таких условиях постоянно. Причем сила стресса будет больше, чем до отъезда. Вспомним первые минские соглашения, когда все настроились на какой-то позитив. А тут опять… Я уж не говорю о конце января! У многих произошел большой психический надрыв: от надежды на спокойствие до состояния крушения надежд. Между прочим, в этом случае человек может даже находиться в длительной прострации. Были люди у меня, которые буквально выползали из подвалов, убежищ. Уж пусть меня простят за такой глагол. Он грубоват, но точно отражает их психологическое состояние. Были те, кто сидел на той же Путиловке, на Чапаева, на Партизанском в своих квартирах. У них были только вылазки, буквально на десяток минут. И быстрей назад. Все они стали приходить ко мне в сентябре. Пережитое сказалось: пошли сильные неврозы. Здесь сыграл роль еще один немаловажный фактор – жизнь фактически в изоляции. Им пришлось постоянно общаться в одном кругу плюс обстрелы, ничего нет. Разговоры только об этом. Да еще отсутствие воды, света, газа, источников информации. В общем, полнейшая депривация (психическое состояние, вызванное лишением самых необходимых жизненных потребностей либо лишением благ, к которым человек был привычен долгое время – прим. О. А.). Психика людей, можно сказать, изувечена, надорвана.

– В чем выражается надорванность психики?
– Многое зависит от психотипа человека и уровня перенесенного стресса. Не будем забывать, что разные люди перенесли разные стрессы. Мы же не станем сравнивать того, кто просто отсиживался, пусть и в сложных, опасных условиях, с тем, кто потерял близких. У меня были пациенты, на глазах которых буквально разрывало людей. Поэтому и неврозы разные. У кого-то это формируется как выраженная депрессивная симптоматика, депрессивные неврозы. Что это значит? Человек удручен, не видит смысла жизни. И таких немало. Они не знают, что дальше.

– Говоря простым языком, безнадега?
– Конечно. Особенно если люди побывали в таких ситуациях, когда была непосредственная угроза жизни, на их глазах кто-то погиб. Они не видят смысла. Много тревожно фобических (прилагательное от фобия – симптом, сутью которого является иррациональный, неконтролируемый страх или устойчивое переживание излишней тревоги в определенных ситуациях или в присутствии (ожидании) некоего известного объекта – прим. О. А.). Это когда человек, допустим, панически боится выходить из дому.

– Откровенно говоря, после того как снаряд попал в крышу моего дома, потом были взрывы недалеко, а я как раз находился в квартире, недели две-три я был, что называется, тревожно фобическим.
– Вот видите, вам тоже довелось это пережить. У меня случаев таких много было, потому что это Киевский район. Рядом разрывы, грохот разрушающихся зданий, звон разбитого стекла. На самом деле психика имеет свойство защищаться. А что значит защитная реакция? Это мобилизация внутренних резервов. Опять же, спрятаться куда-то. Понятно, что, если где-то рядом слышен разрыв, неадекватно будет для психики стать возле окна и смотреть. Человек в этом случае пытается скрыться в прихожей или успеть выскочить на лестничную клетку, где безопасней, чем в квартире. Это адекватная реакция. Вот такой пример. В нашем доме, многоэтажке, нет подвала. Ну где прятаться, если у меня высокий этаж? Только в прихожей. Потом, конечно, перестали и в прихожую бегать. Наверное, и у вас была такая трансформация в поведении во время взрывов?

– Было такое. А потом начал отличать выстрелы от взрывов, где разрывы, дальше-ближе. Соответственной была и реакция.
– Это говорит о том, что психика адаптируется. То есть уже нет тревожно фобического невроза.

– Я сейчас пытаюсь пропустить через свои ощущения взгляд специалиста на эти вещи. Страх, который был в первые дни, со временем, поскольку это было постоянно, начал притупляться. Срабатывали те самые защитные функции?
– Идет так называемая фильтрация. Далеко-близко, выстрел-разрыв. Как говорим, «от нас» или «к нам». Значит, человек адаптировался. У вас это произошло, а у другого – нет. Вот здесь и вступает в силу личностное реагирование. У меня были и такие пациенты. Даже когда явно далеко не взрыв, а выстрел, они чуть ли не прячутся под кровать. Получается, адаптация не включилась. Кстати, подвержены этому зачастую люди, вернувшиеся в надежде на тишину. А тут по-прежнему боевые действия. И психика не готова к таким огромным разочарованиям.

– Можно говорить, что у нас люди в большинстве своем все же начали ощущать психологическую стабильность, несмотря на боевые действия?
– Думаю, нельзя. Даже за последние недели сужу по своим пациентам. У всех нет ощущения стабильности. Все равно где-то там, в подсознании, есть боязнь, что стабильность может чем-то нарушиться, что она хрупкая. Буквально как стекло. Если сравнивать с августом-сентябрем, то сейчас почему-то идет даже больше обострение депрессивной симптоматики. Не тревожно фобической, а депрессивной. Люди опять в состоянии какой-то безысходности. «Все плохо. Это никогда не закончится. Тишина временная, будет еще хуже». Человек себя в это все погружает, погружает... И начитают развиваться вот эти депрессивные моменты.

– Из вашей практики, как человеку, который сегодня живет здесь, в зоне боевых действий, бороться с депрессией? Может, это даже хорошо, что он воспринимает нынешнюю тишину как временную. Ведь в любой момент может начаться все снова, и для человека такая смена обстановки не станет неожиданной. А депрессивное состояние – одна из функций защиты психики?
– На самом деле вы частично правы. Думаю, не стоит расслабляться. Потому что опять будут маятники: от хорошего до плохого. Это первое. Но почему эти депрессивные моменты сейчас опять всплывают. Многие слишком обостренно воспринимают все ныне происходящее как временное. Буквально неделю назад мне пациентка сказала, что нынешнее мирное какое-то ненастоящее. Я не живу сейчас. Я потом буду жить. И вот это «я не живу» в основном проскальзывает у депрессивных больных. Я не буду воспринимать это, потому что оно временное, рутинное. Причем неизвестно сколько «временное» продлится, а оно уже подсознательно вычеркнуто из жизни.

– Возможно, чтобы не возникало такого состояния, нужно радоваться каждому дню жизни? Сегодня я живу, могу общаться…
– Это очень важно. Радоваться каждому дню – уже какой-то позитив. Но если мы будем радоваться только одному дню, а дальше будет как будет – тоже не выход. Из всего, с нами происходящего, нужно делать выводы. Все это не просто так. Нам даны эти испытания с какой-то высшей духовной целью. И каждый должен сделать выводы для себя. Значит, человек должен через это пройти, увидеть смысл. Я, например, в первые месяцы войны вообще не могла смотреть по телевидению ничего из того, что смотрела раньше, чтобы отвлечься. Ничего не могла читать из того, что читала раньше. Изменилось восприятие мира. Раньше казалось нормальным переключение на что-то веселое, развлекательное. Теперь захотелось чего-то другого. Более серьезного. Мне в первые два месяца пошло перечитывание «Белой гвардии». И «Бесы» Достоевского у меня хорошо пошли. «Бег» Булгакова. Бунина «Окаянные дни». Иное, «отдыхающее», не воспринималось. Или воспринималось с каким-то психологическим протестом.

– Наверное, в этой литературе искали параллели с нынешней жизнью, ответы на происходящее?
– Да. Она сейчас стала актуальной. Для нас, нашего времени, нашего региона. И ведь это действительно великие произведения, затрагивающие глубинные внутренние процессы. А если бы всего этого не происходило? Может быть, многие, как мы говорим, не стали бы так рефлексировать. Это не означает, что для этого только нужна война. Но внутреннее очищение идет. Моя же задача в этой ситуации – помочь людям, чтобы не было неврозов, патологических форм. Ведь, если есть патологические формы реагирования, о каком очищении, адаптации к новым условиям жизни можно вести речь? Опять же, отсутствие безопасности. Получается, никуда от смерти не денешься. И какой вывод напрашивается? Нет выхода или как? Вот и задаю этот вопрос вам: как человеку быть?

Беседовал Олег АНТИПОВ

Источник: dnr-news.com