Сергей Шаргунов о погибшем в бою за Донецк

Может быть, он был в том же кузове - степь, красное солнце, леденящий ветер с пылью, мы ухнули в ров Коломойского, и в этот момент казак в папахе спросил меня: «Ну че, Москва, боисся?» А отозвался парень в углу, весело и зло чеканя на подскоках: «А нас, Москвы, здесь много!»

Или когда прыгали из КамАЗа под вертолетом, рокочущим в смутном рассветном небе, и расползались по траве, это он залег рядом - молодые зеленые глаза в прорезях маски.

Так и было.

Только я был свидетелем, а они обреченными сражаться.

...В Донецке загрохотали взрывы. Вечером, когда погибших стало больше сотни, в штабе в полумгле, ожидая авиаудара, ополченцы стояли у стен и сидели на полу. К окнам не подходили. Я все пытался для чего-то загрузить интернет в телефоне, но сеть глючило, и вдруг прорвалось сообщение из Фейсбука: «Сергей, нас знакомила Лиза Сенчина. Я ищу мужа Илью Качая. Он был сегодня в аэропорту. Не знаешь, что с ним?»

Не знал, не успел ответить, надо было выходить, а спустя минуту за порогом штаба во мраке наступил на тело, большой змеей странно оплетавшее у корней дерево: посветил телефоном - пиджак, ботинки, седая голова. Дальше бег через двор пятиэтажки - на крыше снайпер.

Я написал через сутки: «Нашелся?»

Ответила сразу: «Илья убит». И вот я в Москве, в районе Маяковки, в квартире у Ильи Качая, где разбросаны его вещи, книги, где все так непринужденно и веско говорит о хозяине, но есть только вдова Лена.

Они были вместе два года. Познакомила их на Пушкинской все та же Лиза Сенчина, поэтесса и жена писателя, на какой-то акции. Лена - выпускница Литинститута, Илья - выпускник института телевидения и радиовещания.

- Он был ослепительным. Я боялась иногда на него смотреть. Такой красавец, такой сильный. Его было всегда слишком... его всегда было чересчур... Понимаешь, нет? - Лена листает фотоальбом. - Надо было его знать! Я спрашивала: как ты такой получился?

А он смеялся:

- Русский человек - загадка.

Родился в 1977-м. Простая семья: отец шофер, мама повар.

- Все детство занимался фехтованием в секции. Саблист. Говорил: благородный вид спорта. Пошел в армию. Попал в часть, где одни эти... - она называет цвет, - и там его избивали, наверно, поэтому он стал очень за русских...

Потом был институт, выучился на продюсера. Устроился работать в нефтегазовую компанию, но ушел.

- Сам ушел. Брат его там работает, обратно звал. Илья говорил: «Противно, не те люди».

Потом стал работать в издательстве (на комоде стопка выпущенных книг патриотических литераторов: Александр Сегень, Юрий Козлов), накопил денег, продал бабушкину квартиру и купил эту.

- Он говорил о себе: я быдло с Тверской. Шутил так. Он был очень начитанный. И чуткий. Все чувствовал невероятно.

Женитьба. Развод. («Не сошлись характерами. Ужасно переживал».) Сын по имени Тим, уже 7 лет. («Греческое имя. Илья так придумал. Он с ним все время виделся, к себе забирал, оба, как братья, резвились, ржали...») Холодильник заклеен детскими рисунками. Много путешествовал: Европа, Индия. В середине нулевых год прожил в Америке, в Калифорнии и даже женился на американке, но потом разошлись. («Искал себя. Крестился только в двадцать лет».) На полках книги по истории и философии, Достоевский в разных обложках, прямо мне в руки выпадает брошюра «Мученики нашего времени».

- На митинги он ходил?

- Ну, иногда... На русские.

Последнее место работы Ильи Качая - славянский фонд письменности и культуры.

- Когда началось, все время читал интернет, смотрел новости... Хотел в Крым ехать. Одессу не давал мне смотреть. Говорил: это невозможно смотреть, не смотри. Он места себе не находил. Говорил: добровольцы нужны, чтоб наши, чтоб свои не погибали. Там же все за Россию. А мы их что, сдадим? В Приднестровье вон сколько добровольцев ехало...

Весной умер его отец, через неделю умер отец Лены. В середине мая она поехала к родным в Пензу на сороковины, созвонились с Ильей по скайпу.

- А он мне говорит: «Лен, гляди, кто у меня!» А у него Саня. Я смотрю на них, и прямо тогда меня мысль пронзила: какие же они хорошие, светлые! Как два ангела! Они не сказали, что затеяли, а они тогда-то и сговорились, но если обратно откручивать, то, мне кажется, я все почувствовала тогда... Саня его позвал. Саня его другом был давним и самым близким, и он вышел на организацию добровольцев. Жил в Раменском. Моложе его. Они историей увлекались, обсуждали постоянно даты и события сражений, верили, что народ русский оживет.

Оба не пили. Готовились к испытаниям, я думала: ну что за ребячество - зимой в минус двадцать могли в лес забрести, проверяли себя на выживание, в консервной банке чай разогревали... Илья перед Донецком Сане свои ботинки отдал, он всегда был рядом с другом, я потом по этим ботинкам Саню опознала. А Илью опознала по татуировке - на правой груди голубь мира. И по рыжей бороде. У него рыжая борода была и зеленые глаза. Они никому не сказали, куда едут. Только приехали - и погибли. Никогда нигде не воевали. Они знали, зачем едут. А что мы знаем? Стоим на одном берегу и смотрим, как на другом каждый день погибают люди. Илья мне позвонил перед смертью. С крыши аэропорта. Потом я узнала, что с крыши. Мобильник был не его.

- Привет, я на Д.

- Где?

- На Д, - и молчит. - Мне нельзя здесь много разговаривать, - и снова молчит.

- Что ты молчишь?

- Смотри про нас в новостях.

Потом, когда я звонила, телефон был уже недоступен. Наконец дозвонилась. Человек незнакомый:

- Илья, Саша? - замялся. - Разбудить не могу. Устали ребята, спят...

В следующий раз звоню: - Со мной Илья говорил с этого телефона? Где он?

Голос горький, резкий:

- Он с нами не пошел.

- Что?

- Он с нами не пошел.

Как будто мир мертвых переплелся с миром живых. Понимаешь? И живые говорят так непонятно... ну, как будто тени в вещем сне...

Источник:svpressa.ru