Куда делись все рабочие?

Но что если рост будет прерван, скажем, глобальным финансовым кризисом, крушением системы международной торговли и массовыми увольнениями на китайских фабриках? Музыка тут же остановится, бал-маскарад подойдет к концу, и Дженнифер Коннелли наконец вырвется из лабиринта, выстроенного для нее Дэвидом Боуи. Образно говоря.

Только вот ничего этого не произошло. В последние месяцы 2008 года китайской экономике пришлось пережить именно такую катастрофу. Падение уровня доверия и слом всей мировой финансовой системы привели к массовым отменам заказов. Учитывая хрупкость внутренней экономики, уже ослабленной несколькими месяцами попыток правительства КНР охладить перегретый рынок недвижимости и остановить рост уровня инфляции, это был тяжелый удар для китайской промышленности. В конце января 2009 года, когда вся страна готовилась к китайскому Новому году, были уволены десятки миллионов китайских рабочих-мигрантов. Они вернулись в провинцию, провели праздник с семьей и стали ждать времени, когда худшее останется позади.

Тем временем воротилы из высшего руководства КНР начали волноваться. Такого масштабного кризиса в мировой экономике не было с 30-х годов прошлого столетия. Китай поспешно ответил обширным комплексом мер по стимулированию экономики: этот подход повысил уверенность китайцев в своих силах, но его оказалось недостаточно, чтобы создать рабочие места для уволенных рабочих, а также для миллионов выпускников университетов и молодых гастарбайтеров, обеспечивавших приток рабочей силы на городские рынки труда в течение уже несколько десятилетий. В начале 2009 года китайское руководство уже открыто волновалось о проблеме сохранения социальной стабильности в китайской глубинке.

По китайским стандартам (пусть по сравнению с остальным миром все было еще неплохо) экономика КНР действительно переживала в 2009 году не лучшие времена. Реальный рост ВВП страны замедлился, составив меньше 10% - самый низкий показатель почти за десять лет. В связи с этим китайские «медведи» вышли из спячки, заполонив собой СМИ и экраны телевизоров и предсказывая крушение китайского рынка рабочей силы, а также экономический и политический кризис.

Вместо этого произошел взрывной рост рынка рабочей силы.

В течение следующих двух лет руководство Китая обрушило на страну бесконечный поток банковских кредитов, предоставив деньги для строительства несметного числа новых муниципальных жилых комплексов, реализации смелых идей по модернизации инфраструктуры, а также, по ходу дела, воплощения в жизнь совершенно фантастических и нелепых проектов. Рабочие-мигранты стали стекаться к миллионам новых рабочих мест, созданных на стройках, или возвращаться на фабрики, где спрос, последовавший за инвестициями, вновь заполнил книги заказов. В первые месяцы 2010 года рабочих мест стало больше чем людей, ищущих работу - ситуация, впервые сложившаяся с начала века, когда Китай вступил в этап бурного экономического роста, завязанного на активное потребление ресурсов. Мы называем это явление панда-бумом (поскольку у этого милого существа есть привычка ежедневно съедать бамбука примерно на 10-15% своей массы). Внезапно в 2010 году развитие китайской промышленности стала сдерживать не нехватка заказов, а нехватка рабочих рук.

В горячке момента тяжело было разобраться, что же именно уберегло страну от катастрофы. Может быть, это обширный комплекс мер по стимулированию экономики вытянул страну из положения на грани крушения? Или же кризис каким-то неожиданным и фундаментальным образом трансформировал китайский рынок рабочей силы? Сегодня, благодаря возможности взглянуть на те годы с некоторой дистанции, мы видим, что трансформация рынка труда начался задолго до кризиса.

Потерянный рай (социалистических работодателей)

Структура китайского рынка труда изменилась - и продолжает изменяться - куда быстрее, чем того ожидал Пекин.

В ходе экономического бума начала века все основные факторы, определяющие жизнь рынка рабочей силы в Китае, играли на руку работодателям. Во-первых, демография: в стране произошел прирост рождаемости, в конце XX века увеличивший число людей, вышедших на рынок рабочей силы в поисках работы - отголосок демографического взрыва, произошедшего в Китае в сравнительной стабильности и мире первого десятилетия после объединения страны в 1949 году. Во-вторых, урбанизация: после ранних, ориентированных на рынок реформ 1980-х годов, освободивших огромное число работников аграрного сектора благодаря резкому увеличению производительности труда в сельском хозяйстве, в 1990-х и 2000-х произошел массовый приток рабочих рук на фабрики прибрежных районов. Третьим фактором стали массовые увольнения, произошедшие на предприятиях государственного сектора в конце 90-х годов, благодаря которым и поддерживался высокий уровень реальной безработицы в городах Китая (в противовес тому, о чем говорила бессмысленная официальная статистика). Добавь сюда миллионы молодых людей, каждый год дорастающих до рабочего возраста, и получишь настоящий рай для работодателей, в котором людям работа нужна куда сильнее, нежели нанимателям - рабочие руки.

В ходе демографического взрыва первостепенной задачей китайского руководства стало поддержание уровня занятости. Безопасность на производстве, право на коллективные переговоры между работодателями и работниками и прочие элементы охраны труда оказались куда менее важными и в общем и целом игнорировались. Такое положение стало понемногу меняться в принятием нового закона «О трудовых договорах» в 2009 году. Этот закон был ключевым документом среди целого ряда мер, увеличивших меру защищенности работников от увольнений, обязавших работодателей обговаривать уровни зарплат и внеденежные формы оплаты труда с находящимися под контролем партии профсоюзами, и открывших для работников новые возможности по защите их прав в ходе судебных процессов против нанимателей. При полном воплощении в жизнь эти меры должны были увеличить стоимость китайской рабочей силы на 10-20%, однако во время принятия закона никто не придал этому особого значения. В конце концов, у работодателей все еще было почти 200 миллионов рабочих-мигрантов в одних только городах - и многие миллионы китайцев, еще готовящихся покинуть родную глубинку. Пока подобное изобилие сохранялось, рай нанимателей продолжал существовать.

Но к 2010 году система начала давать сбой. В наибольшей степени это проявилось в потоке стихийных забастовок на фабриках, принадлежащих иностранным компаниям. Как китайские фабрики, так и предприятия со смешанным капиталом урезали своим работникам зарплаты во время кризиса 2008-2009 года и не торопились поднимать их несмотря на нормализацию объемов производства - даже после резкого падения уровня инфляции.

Это был двойной удар для иностранных нанимателей. Во-первых, они были обескуражены тем, что у работников хватило смелости прекращать работу, ведь с момента, когда многие производители оказались на грани банкротства, прошло совсем немного времени. Управляющие еще продолжали морщиться каждый раз, когда вспоминали 2008 год: тогда с деньгами было так плохо, что многие из шэньчжэньских владельцев заводов перелезали через заводские стены под покровом ночи, оставляя своих работников без зарплат. Во-вторых, сам факт того, что забастовки имели место, противоречил всему, что они знали: по идее в Китае вообще не должно было быть забастовок.

Двузначные прибавления к заработной плате в конце концов положили протестам конец, однако они не вернули прежнего рынка рабочей силы. Владельцы фабрик, слишком медленно приводившие уровень заработной платы в соответствии с рыночной нормой, вскоре начали терять работников. На некоторых фабриках за год менялось больше половины всего персонала. После десятилетия, когда рост уровня заработных плат отставал от роста ВВП, в 2011 и 2012 году средний уровень зарплаты уже обгонял его. И все это на фоне общего замедления темпов развития экономики.

Рабочие-мигранты пришли, увидели и ушли

Текущая ситуация с нехваткой рабочей силы показала нам, насколько несовершенным было привычное представление о том, как работает китайский рынок труда производственных рабочих. Объем излишка рабочей силы оказался куда меньше, чем ожидалось. В частности, ошибочным было представление о динамике развития огромных трудовых ресурсов китайской деревни, чьи работники могли бы стать частью трудового населения страны в качестве рабочих-мигрантов. Существовало убеждение, что китайцы будут покидать свои фермы, приезжать в города, где производительность их труда будет резко возрастать, ВВП будет расти быстрыми темпами, а бесконечное число частично безработных работников, сидящих на своих фермах, будет удерживать уровень зарплат на прежнем уровне.

Однако такое представление игнорирует неприглядную правду о том, как работает китайский рынок рабочей силы - или, по крайней мере, о том, как он работал до недавнего времени.

Многие иностранцы не смогли понять, например, что объем китайского рынка труда в значительной степени ограничен китайскими предрассудками. Если смотреть на Китай с точки зрения западных стандартов, то это довольно расистское место, с широко распространенной возрастной дискриминацией. Недопущение любых форм неравноправия - совершенно чуждая для китайских нанимателей юридическая концепция. В течение всего десятилетия бурного роста многие фабрики нанимали только молодых коренных китаянок, возрастом до 25 лет, потому что считалось, что ими легче управлять, чем мужчинами, и что у них больше энергии и сил, нежели у работников старших поколений. Рабочим-мигрантам старше сорока найти работу было в разы тяжелее, чем молодым мигрантам (а иногда и вовсе невозможно). Если бы нам хотелось представить реальные объемы притока рабочей силы, с оглядкой на предпочтения работодателей, то нам пришлось бы исключить из этого объема многих потенциальных работников, достигших 40 или 50 лет.

Оценивая количество потенциальных «синих воротничков», аналитики сделали еще один важный промах. Это правда, что в ходе последнего десятилетия китайские школы выпустили миллионы молодых людей, которые могли бы встать к станку сразу после получения сертификатов. Но многие из них предпочли фабрикам и стройкам университеты. В период с 2000 по 2010 год число молодых выпускников, делающих выбор в пользу получения высшего образования, увеличилось в три раза, от 2.2 до 6.6 миллионов. Когда все эти молодые люди стали грызть гранит науки, на входах фабрик, где обычно царила давка, стало куда просторней.

Управляющие китайских заводов так или иначе приспособились к этой новой реальности, кто по своему желанию, кто нет. Работодатели, конечно, повышают сейчас зарплаты, выводя их на уровень, достаточный, чтобы удерживать рабочих у станка. Производители также перемещают свои фабрики вглубь страны, подальше от крупных китайских городов, где затраты на ведение бизнеса (и уровень зарплат) самые высокие в стране. В глубинке также можно найти более сговорчивых мигрантов - тех, кто предпочтет работать в шести часах езды от родной деревни, нежели в 26 часах езды где-нибудь в Гуандуне.

Работа неподалеку от дома интересна не только рабочим-мигрантам старших поколений, которые расценивают это как практичную возможность отдавать равное количество времени работе и семье, она также, пусть и совсем по другой причине, отвечает интересам гастарбайтеров, родившихся в поздние 80-е и 90-е. Более молодые рабочие-мигранты гораздо серьезнее относятся к вопросу образа жизни и подходят к работе с совсем иными ожиданиями и иным отношением, нежели предыдущие поколения.

Почти с самого начала периода реформ, начавшегося в 1978 году, рабочие-мигранты стали покидать своих родителей и братьев или сестер (политика ограничения рождаемости соблюдалась в деревне не так строго, как в городах) ради жизни в заводском городке или в большом городе. Конечно, на фабриках их ждала изнуряющая и отупляющая работа, однако это все равно было лучше тягот сельской жизни.

Новое поколение мигрантов, наоборот, либо вообще не работало с землей, либо совсем мало, зачастую и их родители тоже не выходили в поле. Недавние исследования, проведенные в китайских научно-исследовательских центрах, показали, что финансовые возможности интересуют новое поколение работников меньше, нежели карьерные перспективы и соблюдение личных интересов. Более того, во главу угла они ставят социальную справедливость и справедливое отношение к работникам. Подобное отношение к жизни создает ситуацию, в которой возможность жить ближе к дому, семье, друзьям и привычным диалекту и культуре (которые отличаются в Китае примерно в той же степени, в которой между собой различаются романские языки современной Европы) оказывается не менее важным фактором при подборе работы, нежели высокая зарплата, а в некоторых случаях и более важным.

Школа жизни

Изнанкой нехватки «синих воротничков» стал излишек недавних выпускников университетов, которым едва хватает квалификации, чтобы найти себе место на высококонкурентном китайском рынке труда. В 1980-х, на заре эпохи рыночной экономики, менее трех процентов молодых китайцев получали четырехлетнее высшее образование. Перед этой «могучей кучкой» представителей образованной элиты открывалось блестящее будущее, и жили они в соответствии с этим высоким статусом.

Но это было тогда. Сегодня выпускники университетов вступают в мир, совершенно не похожий на тот, в котором жило предыдущее поколение, имевшее преимущество первого хода. Тройное увеличение объема образовательной системы в рамках одного десятилетия означало быстрое появление множества новых образовательных учреждений, большинство из которых предоставляло своим выпускникам уровень образования и карьерные перспективы, совершенно не сравнимые с тем, что предлагали ВУЗы первого эшелона. Массовые протесты 2006 года стали хорошим примером того, насколько отличаются возможности выпускников элитных университетов и выпускников новых ВУЗов: некоторые студенты, получившие образование в филиале одного университета в центральном Китае, пришли в бешенство, когда обнаружили, что им выдадут дипломы филиала вместо обещанных дипломов материнского университета.

Такая ситуация может показаться знакомой многим американцам: выпускникам новых или малоизвестных ВУЗов приходится туго при поиске хорошей работы начального уровня. Они живут в маленьких, переполненных людьми общих квартирах на краю крупных городов, еле-еле зарабатывая на оплату аренды. Теплые местечки вроде предприятий госсектора, подразделений правительственного аппарата или же офисов пафосных международных компаний для этих людей настолько же недостижимы, как и для гастарбайтеров того же возраста. И выпускники университетов не идут работать на завод, возможно, в ущерб себе: средний уровень стартовых зарплат выпускников ВУЗов в 2011 году в действительности оказался ниже, чем средний уровень зарплат рабочих-мигрантов. Без надежного работодателя, способного обезопасить их жизнь в городском Китае, эти молодые люди не просто вынуждены мириться с экономическими трудностями; во-многом они могут выпадать из экономической и социальной жизни города точно так же, как и рабочие-гастарбайтеры.

Что теперь?

Вовсе не все последствия трансформации китайского рынка труда носят отрицательный характер. На самом деле эти превращения упростят задачу управления китайской экономикой сразу на нескольких важных уровнях. Избыток выпускников университетов, соседствующий с недостатком рабочих, сузит разрыв, существующий между китайцами с разным уровнем образования, а также между городом и деревней. Для китайского правительства должен быть большим облегчением тот факт, что одно изменение в демографии сокращает неравенство так, как это не удалось сделать всем правительственным программам. Однако давление, вызванное быстро меняющимся составом населения, также приводит к новым и незнакомым трудностям. Темпы роста экономики замедляются: у Китая уже не хватает рабочих рук, чтобы поддерживать своего эскпортного «джаггернаута» и сохранять столь известный во всем мире уровень «китайских цен».

Все эти изменения очень ярко проявляются в последних статистических данных по китайской экономике. Номинально в период с 2011 по 2012 год ВВП Китая вырос на 9.8%, однако благодаря напряженной ситуации на рынке труда, в этот раз основную выгоду от этого получили работники, а не держатели капитала. Средний уровень наличного дохода вырос в городах на 15%. Корпоративные доходы компаний, напротив, увеличились лишь на 5%. Быстро растущий уровень заработной платы подстегнул переход страны от экономики, ориентированной на экспорт, к экономике, в которой упор сделан на внутренний рынок. Застой экономических систем США, Европы и Японии положения Китая тоже не облегчил.

Да, в каком-то смысле китайское демографическое «похмелье» и переход к экономике, основанной на потреблении, это действительно хорошие новости. Слишком большой упор на инвестиции и экспорт - мягко говоря, не самая устойчивая модель развития. Однако у этого процесса трансформации будут свои победители и проигравшие. Перекалибровка экономики означает, что семьи, живущие на зарплату, получат больший кусок экономического пирога. Бизнесмены, «красные капиталисты», компании со смешанным капиталом и сборщики налогов скорее всего в равной степени понесут определенные потери.

Тем временем управление экономикой и стимуляция экономического развития станут куда более сложной задачей. Куда легче управлять экономической системой, когда за спиной правительства чувствуется мощный демографический напор, толкающий экономику вперед даже в том случае, если решения правительства далеко не идеальны. Теперь, когда наступило затишье, отдельные законы и экономические решения станут играть куда более важную роль. Теперь Китаю придется проявлять куда большую оригинальность и ум при прокладывании правительственного курса.

Темпы роста производительности труда (то есть увеличение количества продукции, выпускаемой каждым работником), по всей вероятности, заметно снизятся. Частично это объясняется тем, что происходит перенос упора на менее удобные с точки зрения повышения продуктивности виды экономической деятельности. Увеличение спроса в сфере услуг означает, что доля этого сектора в ВВП страны станет больше. В этой сфере экономики удвоить уровень производительности труда куда сложнее, чем в промышленной отрасли. Более медленные темпы роста ослабят некоторые из наиболее эффективных средств, с помощью которых правительство страны контролирует комбинированную рыночную экономику Китая. У Пекина очень хорошо получалось перерастать экономические проблемы. Возьмем, к примеру, безнадежные кредиты, парализовавшие банковскую сферу в ранних нулевых, на заре эпохи стремительного роста. Они так и не были выплачены до конца - просто финансовый сектор вырос настолько, что постепенно эти ссуды перестали быть системным риском для экономики страны. Китаю еще предстоит разобраться с последствиями кредитного бума 2009-2010 года, который неизбежно породит целую массу новых безнадежных кредитов. И в эре, когда темпы роста китайского ВВП уже не исчисляются двузначными цифрами, старая стратегия может оказаться куда менее эффективной.

С определенными трудностями столкнутся и работающие на рынке Китая компании, как китайские, так и иностранные. Приспосабливаясь к новому распределению власти по линии наниматель - рабочий-мигрант, работодатели уже переносят производство глубже на материк и повышают уровень заработной платы. В силу необходимости многие компании также начнут использовать новые методы ведения бизнеса, подходящие для работы с более зрелыми трудовыми коллективами, схожие с теми, что используются сейчас в США или Европе.

В более широком смысле китайскому бизнесу придется привыкнуть к концу эпохи дешевой рабочей силы. Сильнее всего эта трансформация ударяет по транснациональным предприятиям, которым приходится распределять денежные, научно-исследовательские и управленческие ресурсы между разными рынками мира. Некоторые американские компании стали обдумывать возвращение своих подразделений в США, Мексику - или перенос во Вьетнам. Однако более медленные темпы роста и более дорогой Китай отпугнут далеко не всех. Многие останутся ради того, чтобы быть ближе к самому крупному быстрорастущему рынку мира, ежегодно обеспечивающего наиболее крупную долю мирового совокупного спроса. Однако те, кто решит остаться, скорее всего, сделают выбор в пользу большей автоматизации производства. На фоне подорожания рабочей силы машинный труд оказывается сравнительно дешевым и более привлекательным с точки зрения оптимизации труда вариантом.

В довершение всего китайское демографическое «похмелье» может заставить Китай прийти к правильному пониманию того, что он может сделать для транснационального бизнеса. В свете происходящих событий есть вероятность, что управляющие компаний перестанут столь охотно мириться с «китайской спецификой», то есть смесью из противоречиво написанных норм, систематического несоблюдения права на интеллектуальную собственность - и постоянного риска быть вовлеченным в коррупционные скандалы, которых в Китае избежать куда сложнее, чем на рынках развитых стран. Иными словами, подобные изменения могут побудить правительство пересмотреть свою экономическую и организационную политику ради привлечения иностранных инвестиций.

Демографическое «похмелье» Китая - уже факт, и наступило оно так же неожиданно и неприятно, как и утро после празднования своего тридцатилетия. Если вспомнить легкость, с которой правительство страны справлялось с тяжелыми экономическими проблемами переходных периодов в течение последних 20 лет - когда, например, нужно было выдавить военных с рынка в 1990-х или запустить «панда-бум» в конце того же десятилетия - то с экономической стороны предстоящий труд выглядит пугающим, но не более, чем другие проблемы, с которыми КПК уже справлялась в прошлом. По-настоящему сложной ситуация может стать в социальном и политическом плане.

Ясно, что шанс - пусть и небольшой - на появление независимого рабочего движения может запустить целую волну революционных изменений. Есть ощущение, что по сравнению с началом века китайские рабочие, исторически почти не представленные в китайской политике, сегодня куда лучше осознают свои интересы и готовы говорить о них. Если китайские лидеры хотят, чтобы бал продолжался, появление новой группы интересов может заставить их пересмотреть большую сделку - рост в обмен на стабильность - которую они заключили с китайским народом.

Источник:inosmi.ru