Кровь и слезы Луганска — репортаж из разрушенного войной города (фотолента)

Слезы Луганска: Евдокия Шереметьева о своих впечатлениях от разрушенного города.

Мир перевернулся. И уже никогда не станет прежним.

Можно миллионы раз читать чьи-то истории. Можно смотреть и смотреть ролики на ютубе. Но просто поверьте, что это все не то. Все знала. Но когда видишь глазами, реальность меняется. Мир изменился и никогда для меня не станет прежним.

Мой Луганск начинается ночью. Когда нас встречают уже на другой стороне. Когда меня обнимают друзья Женя с Леной. С ними сопровождающий в бронежилете и автомате. Комендант из Первомайска, красивый молодой парень с острыми чертами лица.

Мы приехали ночью, а с 23 часов и до утра комендантский час. Без сопровождения нельзя.

Мои ощущения от войны начались именно с этой ночи. Огромная, безлюдная, идеально уложенная к чемпионату Европы по футболу дорога.

Только где-то в Чернобыле.

Жуть, и мурашки по коже.

Идеальный асфальт, глубокие дыры, поваленные мосты и танки вдоль дороги.

Кромешная ночь, ты едешь медленно, потому что посреди дороги постоянно встречаются огромные воронки от обстрелов, где-то куски снарядов. Где-то просто стоит танк…

— Да тут вечно слалом ехать приходится.

Женя смеется. А вокруг никого. Пустота, и чернота, которая начинает поглощать меня беспощадно.

Потом, уже днем, когда на этих дорогах ты видишь машины, ужас не такой. И даже обрушившийся мост, сгоревший танк, не наводят такой паники. Хоть ты понимаешь, что совсем недавно там сгорели люди.

Эта ночь ввела меня в адреналиновый шок.

Апокалипсис как он есть.

Утром поехали в Новосветловку, точнее, в то, что от нее осталось.

Пока фотографировала, проходила мимо женщина. Ирина, высокая блондинка, отправила всех своих детей и внуков в Россию.

— Почему сами не уедете?

— Куда? Кому я нужна? Это мой дом.

— Были здесь, когда бомбили?

— Были.

Рядом стоит пожилой мужик в телогрейке. Сосед, скорее всего.

— Народ потом айдаровцы загнали в церковь и пошли мародерствовать по домам и квартирам. Ужас, что творилось. Весь день до ночи сидели там. Очереди по храму давали.

— Сколько людей погибло?

— Сложно сказать.

У Ирины слезы в глазах, отворачивается. Вытирает.

Мы потом от трёх разных людей из Новостветловки слышали про церковь и айдаровцев.

— Работаете?

— Работаю, медсестрой.

— Деньги платят?

— В сентябре давали, а больше нет. Ничего, это мой дом.

Стою, отворачиваюсь, но слезы подлые не останавливаются. Захожу в машину, Женя Лену успокаивает.

— Не надо, Леночка, все хорошо, все хорошо, не плачь.

Сложно. Не плакать сложно.
Женя сжимает челюсти.
А я опять отворачиваюсь.

— Отец, подвести?

На дороге стоит пожилой старик в огромных сапожищах и ждет маршутки.

— Праздничная акция?

Садится, и без остановки рассказывает.

— С похорон. Племянницу хоронили.

— Вы чего не уезжаете?

— А почему должен уезжать? Это мой дом.

— Опасно же, зачем рисковать?

— От судьбы не уйдешь…

И смотрит на меня с непониманием.

— А дети, жена?

— Они в Киеве.

Вздыхая, продолжает:

— Рассказываю друзьям, родным что здесь, а они не верят. Говорят — вру. Свои же, родные, не верят! Нам вообще никто в мире не верит. Понимаете?

Никто! По нам тут лупят из градов и минометов, убивают, грабят, и никто не верит оттуда. Никто! Мы себя сами расстреливаем и подрываем!
Голос срывается, дрожит. Вижу краем глаза — слезы стоят.Отворачиваюсь.

Все, кого встречаем, общаемся, почти на грани. Кажется, что уже прошло столько времени, и человек привыкает и вырабатывает черствость. Неправда. Все оголено до предела, на поверхности. Люди, словно без кожи. Только спроси.

Солнце светит, снега нет. Люди ходят с пакетами мимо сгоревших танков, разбомбленных магазинов. Жизнь идет, такая простая и обычная жизнь. Идут, смеются, болтают, семечки лузгают.

Всех спрашиваю — почему, ну почему не уедете? И все отвечают — А куда? Кому мы нужны? Здесь мой дом…
И остаются, и готовят блины под обстрелами.

Многие уехали еще летом, а сейчас большая часть из них вернулась. Денег нет, работы нет, никто не ждет.

— Взвалю мать на спину, она у меня болеет, и в подвал. Не бросать же ее здесь, а куда мы поедем? Отстреляют, вечером обратно. Тяжело. Но ничего…

Живы.

Едем дальше.

— Хочешь увидеть наш аэропорт?

— Хочу.

Подъезжаем к «аэропорту» — мимо проезжает колонна велосипедистов с детьми. Выехали на прогулку в такой денек. Жизнь идет
Подъезжаем к тому, что называлось аэропортом.

А там кладбище. Погоревшие БТР, осколки снарядов и тонны железа.

— Вот, смотри, что с ним стало. Видишь?

— Снаряды?

Показываю на десятки железок, в которых ну ничего не понимаю. Лена, красивая брюнетка на каблуках со знанием дела:

— Это от града.

Когда ехали обратно, подбросили девушку с ребенком. Она врач, без мужа осталась.

Из Новосветловки родом, дома больше нет. Сейчас живут в Тарасовке у свекра.

— Тебя как зовут?

— Даша.

— Сколько тебе лет?

— Сегодня 6 лет.

Как моей дочке…

— День рождения сегодня?

— Ага.

И улыбка до ушей.

Судорожно ищу что-нибудь в карманах дать. Делаю знаки Саше. Ничего — все отдали уже.

— Знаете, у нас тут елка скоро будет, Дед мороз приедет!

Даша улыбается, а потом они выходят с мамой.

А я уже не отворачиваюсь. Рыдаю, и конца и края этому нет.

Источник

Источник: rusvesna.su