Здесь люди! Не стреляйте! Репортаж из осажденного Первомайска

- Ира, не плачь! Не стреляют, показалось!
На кухне раздача еды. Люди пришли со стеклянными банками на социальную кухню.
Подхожу к женщинам - работницам столовой, протягиваю пачки с гигиеническими прокладками. У второй, подруги Иры, потекли слезы.
- Миленькие, спасибо!
- Да за что... Давно стреляли?
- Да вчера вроде из градов лупили.
- Так перемирие, нет?
Скулы сводит. Вдруг опять будут?
Они же смеются. А потом опять слезы.
- Господи боже, они же знают, что бьют по нам! Что же - у них матерей и детей нет?
Слезы у всех в Первомайске близко. Много не надо. Почти каждый на надрыве и боли. Боли, которую не передать и не донести. В осаду город попал еще 22 июля. С тех пор до 9 декабря жил под постоянным, каждодневным обстрелом. Сейчас перемирие, но жители говорят, что постоянно слышат то залпы, то просто стрельбу. Бывает, что и бомбят. Полгода живут в ужасе, страхе и смерти.

- Несмотря на перемирие, внуки только в одежде спят. И с документами.
Подруга толкает.
- Как будто сама не одетая спишь?
В очереди, тем временем, стоят в основном одни пенсионеры. Поднимаются тяжело по лестнице, и по паспорту получают под запись еду. Тяжесть во взгляде, походке и словах.
- Почему не уедете, опасно же?
- А куда? Кому мы нужны? Летом много поуезжало. Сейчас возвращаются. Здесь наш дом. Куда мы?
Большой валун положили и просто раздавили.
Летом из 60 тысяч осталось 5, сейчас уж тысяч 15. Вернулись в город, который постоянно под обстрелом.

- Сейчас слава богу уже не голодаем. Но еле хватает.
Придерживаю дверь, там бабушка стоит.
- Это вы привезли нам еду?
- Мы.
Слезы в глазах.
- Родненькая спасибо тебе! Бог есть!
Уже третья столовая - везде и все плачут. Потом целуют в щеки, и опять плачут. И спасибо, спасибо, спасибо. Сердце наизнанку. И внутренности достали крючьями и выволокли наружу. Всю выпотрошили, и внутри пустота переходящая в бесконечность.

В Первомайск попасть нельзя. Город находится в подкове, окруженный со всех сторон ВСУ и нацгвардией. Из Луганска надо преодолеть ни один блокпост. В сам же город, если ты не его житель никак не поподаешь. Проход закрыт. Наш гуманитарный груз встречал Ростислав - красивый высоченный ополченец.
- Ростислав, какой у тебя позывной?
- Нет позывного. Я и есть Ростислав. Ростик. Родился и жил здесь. Мне нечего бояться. В сетях везде свой адрес пишу, говорю - приходи, поговорим.
Ростислав сажает нас в машину к себе. Смотрю вниз - граната, обернутая в провод от айфона, словно пуповина ребенка.

- Настоящая?
Смеется
- Возьми. Ты назад посмотри.
Беру в руки, а у самой они трясутся. Сзади лежит что-то очень большое. Явно больше автомата, знать бы еще что.
- Боже мой, что это?
Мой друг, сопровождающий гуманитарный груз, Рубен:
- Муха
- Не, это РПГ-26. Поехали, покажу что сделали с нашим городом.

Ростислав неспешно тянет сигарету за сигаретой. Он меня младше, но чувствую рядом с ним себя ребенком - четкий и ясный взгляд.
Смотрю в окно, и пытаюсь найти глазами хоть один дом, который бы не пострадал. Где не выбиты хотя бы окна. Не могу найти.
- Этот уже много восстановили. Видишь крыша? - ее поставили несколько дней назад. А здесь видишь? - уже натянули пакеты на окна. Уже много сделали. Но сама видишь что творится... А вот видишь воронка - здесь как раз семья вышла на костре еду приготовить... А вон дом видишь? - мужчина даже запрыгнуть в подвал не успел - дверь открыта осталось. И везде останки. Первым попаданием.
Через несколько минут рука уже устает фотографировать и открывать окно. Сил нет выходить. Остается только немощь и бессилие. Глухое безвольное бессилие. Столько раз видишь в журналах и сети бесчисленные фотографии после бомбежек, и ничего не помогает от того, чтобы осознать этого, когда видишь воочию.
Нет таких специальных прививок, которые бы помогли бы смотреть спокойно.

- Неужели специально?
- Да нет, куда специально. Обстрел неточный же.
- Корректировщики работают?
- Было, но сейчас уже нет.

- По ополчению, по вам пытаются попасть?
- Да ты знаешь, ловили мы их. Есть среди них неплохие ребята, люди. Когда увидели, что не с российской армией воюют, а по старикам и детям бьют, многие пытались удрать. Их же там всех зомбировали, что людей освобождают от Путина. А в целом - просто без всякого разбора бьют по городу. Школы, техникумы, дворец спорта - да все подряд. Город изрешетили...

Ростик затягивается, глаза прищуриваются.
- Пошли в подъезд.
Медленной походкой поднимаемся по лестнице.
- Боже, чем это?
- У нас все дети по звуку определяют что лупит - гаубица, град, миномет. Это с воздуха, с самолета...

- Да что же это? Детям, старикам-то за что?
- Им всем промыли мозги. Но есть и нормальные люди. Как-то били по полю снарядами. Значит осталось что-то человеческое. Неисполнить не могут, но понимают, что с каждой кассетой, уходит либо чья-то жизнь, либо кто-то навсегда лишается своего дома.
- Может лучше оставить город, чтобы люди жили? Стоит ли это жизней сотен?
Ростислав смотрит, пронизывая до костей:
- Они же здесь половину просто поубивают или пересажают. Мы же все здесь "террористы", как будто не знаешь. Мы людей не сдадим.
В центре Первомайска с недавнего времени, после объявления перемирия народ стал приносить сохранившиеся снаряды. Прямо под памятник Ленину
Рядом лежит растоптанный украинский флаг в снегу и грязи.

Люди постоянно подходят и подолгу стоят. Потом молча уходят. Кладбище.
- Мы памятник из этого сделаем. Чтобы все знали.
Еще недели две назад, люди вообще не выходили на улицу.
- Мы подъезжали хлеб раздавать, зовем. А люди из подвала кричат - "кидай сюда". Выходить боялись. Иногда при затишье некоторые, у кого уцелели квартиры бегали домой помыться, взять вещей. Так многих и накрывало... А все по подвалам и бомбоубежищам сидели.
И пальцем показывает на снаряды
- Это от града, это от миномета, это осколочные. Это с воздуха...
Груда полуржавых труб. Как будто порезали десятки водосточных труб, если не приглядываться. Каждая из них - либо смерть, либо горе.

Сейчас уже народ на улицах есть. Но в целом, город будто вымерший. Словно ты приехал в Припять после взрыва.
Ростик возит по дворам, а ничего уже не видно. В глазах пелена. Людей нет. Домов нет. Покореженные детские площадки. Смерть.
А на многих домах надпись - "ЛЮДИ"
- Ростик, это что?
- Люди писали, да помогает ли это..
Люди написали, кому - людям?

Вопль из самого сердца, написанный кровью. Почти на каждом доме.
Вопль прописанный слезами и горем. Мы ЛЮДИ. Не убивайте! ЛЮДИ
Надпись со мной навсегда. Въелась кислотой, не выжечь. Стоит перед глазами.
- Поехали в бомбоужище. Покажу где живут те, кто остался без всего, и где прячутся.

Спускаемся в подвал, Везде завешаны одеяла. Посередине стоит буржуйка. Матрацы, одеяла, тюки с вещами, канистры водой. Люди начали суетиться. Увидели ополченца, сразу облепили и давай заваливать вопросами. К нам присоединился друг Ростика - Саня. Позывной "Скорость". Саня в окружении женщин пытается держать оборону.
- Много людей здесь живет?
Женщина смотрит через меня
- Когда бомбежка, полный подвал. Сейчас мы живем здесь.
Вижу отдельное помещение, завешанное тряпками. Отодвигаю, там бабушка испуганно на меня смотрит. Увидела что с едой приехали, глаза сразу мокрые.

- Вы одна здесь?
- Дети уехали, а дом с двух снарядов сломало. Здесь и живу
- Почему не заберут вас с собой?
- Не знаю. Но я и не поеду. Это мой дом, здесь и помру.
И слезы, слезы, слезы. И мучительная боль.

Живут в таких подвалах коммунами. Питаются и все делают сообща.
Мои глаза распухли. Ростик смотрит
- Не привычная ты. Ничего. Поехали дальше.
Разговор сумбурный, тысяча вопросов - что, кто, почему. А глазах лишь эта бабушка и "ЛЮДИ".
- По началу люди вели себя ужасно - отбирали пайки, скандалили. Все для себя старались урвать. Сейчас все изменилось. Война пробудила в людях человеческое. Теперь привозим еду - разливают масло по стаканчикам, зовут друг друга. Всем делятся.
Неужели надо прожить полгода под обстрелом, чтобы стать Человеком?

На выезде из города, на блокпосте стоит парнишка. Лет 18, не больше. Даем конфет, а у него улыбка до ушей.
- У вас елку в городе уже поставили?
- Поставили.
- И у нас тоже! Новый год же!
Нас было несколько человек, кто привез в Первомайск гуманитарную помощь из Москвы. Мы собирали ее по друзьям, знакомым, через сеть. Мы самых разных взглядов. Но не было никого, кто бы не рыдал на обратном пути. Захлебываясь, отворачиваясь, глотая слезы в полнейшем безволии перед этим ужасом.

via Евдокия Шереметьева

Источник: dnr-news.com