Лавры свободных

Все лучшее уже сказано. Нынешнюю ситуацию для всех, когда-либо неприсоединившихся, Марина Цветаева описала одной фразой: «Раз все вокруг шепчут: целуй руку! целуй руку! - ясно, что я руку целовать не должна». И поставила не восклицательный знак, а - точку.

О типической участи художника «при режиме» исчерпывающе высказалась Анна Ахматова. Как известно, поглядев на то, что творит советская власть с совсем еще молодым, но уже очевидно - самым крупным в послевоенную эпоху поэтом, она горько, точно, но и с оттенком восхищения обронила: «Какую судьбу делают нашему рыжему!»

Да, именно «делали». И не только судьбу, но и участь. Трудились, не покладая рук, начиная с первых дней советской власти. СССР был в этом смысле «стозевно, огромно и лаяй» - замечал все на занятой территории: ростки несогласия, самостоятельность взглядов, «побег» в художественную правду любого творца.

В стране в прошлом веке обитало немало гигантов, и у «органов» на их счет было заведено плановое хозяйство. Само собой, реалии поменялись, функцию советских газет, соединявших роли доносчиков и огласителей приговора, сегодня с радостной готовностью взяло на себя государственное российское телевидение; укрупненная экраном государственная глупость уже не так страшна, как комична. Сегодняшним молодым и не слишком, начинающим и зрелым, сильно нервничающим из-за «травли» или отмены концертов, стоит вспомнить: на отечественной почве одна из самых мощных и укорененных традиций - травля художников. Не запрет концертов, а запрет произведений, безгласность, ссылка, тюрьма, физическое уничтожение входило в палитру отношений государства и мастеров культуры, палитру, на которой во все времена доминировал цвет крови. Для примеров - не хватит газетного номера.

Блок принял революцию, но через четыре года, увидев, кто пришел вместе с ней («отойди от меня, сатана!»), умер, как было решено, из-за «отсутствия воздуха». Гумилева расстреляли. Хармс сгинул. Заболоцкого отправили в лагерь. Булгаков (Сталин, говорят, в церковно-приходской школе учился по учебникам профессора богословия Афанасия Булгакова, потому и пощадил его сына) никогда не увидел ни Рима, ни Парижа, умер рано в ощущении абсолютного изгойства. Эрдман после ссылки (его арестовали прямо на съемках «Веселых ребят») так никогда и не стал прежним. Пильняка расстреляли. Мейерхольда расстреляли. Мандельштама убили лагерем.

Кого не «пристроили» - те сами собой распорядились, как Маяковский и Есенин.

Художники СССР обитали в герметичном мире без надежды. Об этом сказал Зощенко: «У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего».

И после оттепели - не печатали, не давали ставить спектакли, клали на полку фильмы.

…Мы дружили с Германом. Его пять шедевров могли быть десятью, если б не власть, ломавшая его всю не слишком длинную биографию

Десятилетиями советской власти режим испуганных карликов делал все, чтобы титаны, до поры щедро рождаемые этой почвой, от А (Ахматова) до Ш (Шаламов), поэты, режиссеры, художники, писатели - те, кем Россия только и могла оправдаться перед Создателем, - лично познали участь мучеников и страстотерпцев.

Кого не могли сломать и стерпеть дома, выбрасывали за границу.

Был ли счастлив Бродский в изгнании? Непонятно. Он, как сам говорил, привык. Известно лишь, что вычитание - из жизни, из языка, из метафизики - считал главным процессом.

Итак, в режимном государстве - любом, где, по известной формуле Платона, властитель - не философ, - участь поэта одна. Отдельный, важнейший вопрос: почему режимы так страшатся поэтов? Может быть, потому, что их смертельная сцепка-противостояние всегда кончается одинаково: поэту - вечность, режиму - падение.

Мы много размышляем о своем страхе, о страхе жертв, преследуемых. Но ведь есть и другой страх, способный дать горделивое утешение: страх преследователей.

Пусть он сделает сильными всех, кто не волк по крови своей. Пусть новейшие времена не оправдывают убийственную формулу Пастернака «Мы гибнем от собственной готовности». Если снова взялись бояться музыкантов и поэтов, когда на дворе ХХI век, если снова притесняют рискнувших быть свободными, - значит, финал (и не только в жанровом смысле: после трагедии - фарс) близок. Многоуважаемые «ниже не подписавшиеся», это - лавры. Примите их.

Источник:novayagazeta.ru