Леонора Каррингтон: rогда мир снова встал на ноги

Леонора всегда была немного другой, даже не странной, а именно другой, словно предназначенной для какой-то тропинки, которая резко сворачивала в сторону, а затем не то падала, не то взмывала вверх от того привычного векового пути, которым плавно скользили девушки её круга.

Оставив безнадёжные попытки сделать из дочери светскую даму, родители отпустили её в Италию учиться живописи. Живопись стала опорой для искривленного мира Леоноры.

Она была счастлива в Риме, счастлива в Париже… Любимые с детства, полные смыслов эпосы древних кельтов и собственные сновидения, с которых, как с натуры она писала свои картины, привели Леонору к сюрреалистам. В их весёлом кругу она обрела ещё одну опору, Макса Эрнста.
Это был действительно весёлый круг единомышленников. В отличие от самоедов-модернистов, эти ребята желали сами причинять боль зловредному миру. Сюр - страшненькое дитя межвоенных десятилетий, выдохнул в мир целый рой алогизмов и парадоксов, биоморфных знаков, смыслов бесссмыслицы, форм бесформенности...

Семейная жизнь Макса и Леоноры - маятник: от «Леоноры в утреннем свете» к «Ангелу очага» - самому кошмарному из всех кошмаров сюра. Когда мужчины пишут так, как писали Грос, Дали, Пикассо, Эрнст, женщины испуганно бросают свои кисти. Женщины трепещут перед экспансией мужского абсурда и жмутся к семейному очагу. Но из очага Леоноры вырвалось это чудовище и вгрызлось в холст Макса. С тех пор она стала бояться пустых холстов. Однако у неё оставался Макс. Он, как Атлант, подпирал её мир. Неся голову в облаках сюра, Макс Эрнст крепко, обеими ногами упирался в кровавый земной реализм арестов, расстрелов и концлагерей.

Нацизм наступал. Макс и Леонора помогали друзьям евреям вырваться из кошмара Европы. Но в 1939-м Атланта неожиданно сбили с ног: Макса арестовали в Париже, арестовали всего лишь как немца, как подданного страны-противника.

Последняя опора рухнула, и мир Леоноры - вместе с ней. Леонора Каррингтон снова взглянула на мир взглядом новорожденного младенца. Её первое безумие длилось недолго; друзья увезли её в Испанию. Там безумие повторилось. Отец пробовал лечить дочь, но она смеялась и уходила из клиник. Отец не понимал; никто не понимал: она не была безумной; это Европа сошла с ума и встала на голову, а Леонора всё видела правильно.

Когда послевоенный мир снова встал на ноги, для Леоноры он всего лишь, как в молодости, приобрел знакомый, зависший под углом вид. Но ей это уже не мешало. Она больше не искала опор. Её воля окрепла; её взгляд как стальной прут нанизывал и удерживал фрагменты мира. Отдыхающая после бойни реальность казалась слишком бесценной, чтобы искать что-то поверх неё.

Источник:narpolit.ru