Вялотекущая шизофрения судебной системы

Независимый психиатр и жертва карательной психиатрии анализируют последний громкий политический приговор — Михаилу Косенко.

Приговор Михаилу Косенко — это мостик через нашу историю. Прямым ходом из Замоскворецкого суда — на полвека назад. Судья Москаленко и эксперты из Сербского уже там, их судебное начальство и политическое руководство тоже.

Нам, конечно, милее другой мост — тот, на котором порезвилась группа «Война», но заставляют идти этим. Пойдем ли?

Виктор Файнберг — участник знаменитой демонстрации 25 августа 1968 года. С товарищами он вышел на Красную площадь, протестуя против введения войск в Чехословакию. Был признан невменяемым и провел в психиатрической больнице четыре года. Уже на воле инициировал создание организации для борьбы с карательной психиатрией. Сейчас Виктор Файнберг живет во Франции и оттуда следит за новостями из России. Он признался корреспонденту «Новой», что, узнав о приговоре Михаилу Косенко, испытал шок.

— Я читал последнее слово Михаила Косенко в суде, у него прекрасная логика, прекрасная речь. И из такого человека делать сумасшедшего? На это способны только изверги или сами сумасшедшие. Я думаю, что этот приговор — в чем-то хороший знак, поскольку режим прибегает к самым последним, самым опасным средствам. Это уже знамение, что он страшно шатается.

Колоссальная разница между нашими временами и нынешними — в людях, которые в день приговора пришли буквально штурмовать суд. Раньше вообще не пускали зрителей на заседания, дружинниками наполняли помещения!

Но даже это не обнадеживает. Я слушал на «Дожде» комментарии прохожих, которые шли мимо суда, — они были похожи на самых смешных персонажей Чехова. Они были абсолютно равнодушны, ничего не знали о процессе. Я думаю, что такая аморфная толпа, состоящая из маленьких атомов, которые ничем не интересуются, не вылезают из своей норы, она очень выгодна режиму. Эти люди потеряли национальную память.

Сейчас настал момент, который нельзя упустить. Это касается живых людей, к которым применили репрессии, и тех, кого они в потенциале ждут.

Сейчас надо обратиться ко всем международным организациям, к правительственным органам демократических стран, к международным и национальным психиатрическим организациям. Этому были посвящены все годы моей жизни сразу после освобождения из психиатрической больницы.

Я тогда объездил почти все страны Европы, Австралию, США, чтобы поднять психиатрические организации этих стран, международную ассоциацию психиатров, чтобы заставить Советский Союз прекратить страшную практику карательной психиатрии. Это было трудно, нужно было убеждать людей: психиатры не верили, что советские врачи, такие культурные, интеллигентные, хорошо знающие профессию, могли творить такие страшные вещи или исполнять приказы органов власти. Пришлось создать специальную организацию Campaign Against Psychiatric Abuses for Political Purposes. В Англии собралась правозащитная группа против помещения диссидентов в психиатрические учреждения, по просьбе Андрея Дмитриевича Сахарова я туда поехал. Оказалось, даже эта группа была совершенно изолирована, они не верили в рассказы о жестокости происходящего в Советском Союзе. Британцев ввели в заблуждение, сказав, что такие слухи распространяют евреи, мстя советской власти за запрет на выезд в Израиль. Председателем CAPA я попросил стать бывшего главного психиатра британской армии, в нашу организацию вошла дюжина членов парламента из всех партий, левые политики, анархисты — кого только там не было. Мы добились результатов — в Союзе ограничили такую практику.

Столько лет прошло... Мы долго боролись. Многих правозащитников уже нет в живых. Но то, что опять случилось в современной России, — для меня страшный шок. Сейчас мы снова объединимся с товарищами и поднимем все международные организации. Я постараюсь сделать все, что возможно.

Врачи говорят, что у Михаила Косенко была вялотекущая шизофрения. Этот диагноз — советское изобретение столпов психиатрии Морозовых, Лунца. Его использовали как предлог, чтобы изолировать здоровых людей, в других странах он даже не был принят.

В наше время в психиатрических больницах лечили таблетками — могли давать слоновые дозы, страшнее были только уколы. Если «больной» сопротивлялся, как-то возбуждался (на больничном жаргоне), его могли связать, сделать ему горячую закрутку — закутать в мокрые простыни, как маленького ребенка. Когда простыня высыхает — больно, страшно. Надеюсь, что в российских больницах уже так не мучают. Но надо спасать здорового человека.

Любовь Виноградова: «В стационаре, куда отправят Косенко, выбор между плохими и очень плохими условиями»

Аргументируя необходимость отправки Михаила Косенко на принудительное лечение, прокуроры ссылались на экспертизу, проведенную врачами Центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Психиатры с многолетним стажем (до тридцати лет) за пару часов разговора с Косенко установили, что он «представляет опасность для себя и для общества». Опытные врачи вряд ли бы сделали такое заключение, будь на месте Косенко любой другой не «политический». Власть использует врачей лишь как инструмент для выполнения социального заказа, уверены эксперты из Независимой психиатрической ассоциации. О том, чем может закончиться принудительное помещение в психиатрическую лечебницу для Михаила Косенко, «Новой» рассказала председатель НПА Любовь ВИНОГРАДОВА:

— Экспертизу Михаилу Косенко назначили, потому что у него был психиатрический анамнез: до этого он наблюдался в течение 12 лет в своем психоневрологическом диспансере и лечился. Очень важно, что он сам ходил в диспансер, без всякого принуждения, может, чувствовал внутренний дискомфорт, иногда плохое настроение, тревогу. В связи с этим принимал прописанные лекарства — очень легкие, это тоже позволяет думать, что диспансер был прав, устанавливая диагноз. Эксперты из Института Сербского наплевали на двенадцатилетнее наблюдение лечащих врачей и за пару часов поставили Косенко свой диагноз — «параноидная шизофрения».

Знаете, это в Советском Союзе любую странность в поведении человека были склонны трактовать как шизофрению, этот диагноз у нас ставился в три раза чаще, чем во всем мире. На комиссии у нас недавно был абсолютно нормальный человек, у которого диагностировали шизофрению в советское время. Только за то, что он очень религиозный, с бородой, необычный такой, выпадал из общей массы.

В конце 1990-х произошла серьезная дифференциация — произошел пересмотр, мы приняли международную классификацию болезней. Теперь существует градация: шизотипическое расстройство, хроническое бредовое расстройство и шизофрения. Диагноз «шизофрения», согласно международным нормам, ставят, когда заболевание развивается, ведет к заметным изменениям поведения, эмоциональной сферы человека.

У Михаила Косенко наблюдается расстройство, которое вообще выведено из кластера шизофрении, оно попало в совершенно другую категорию — личностных расстройств. Личностные изменения при диагностировании этого расстройства можно обнаружить только лет через 60–80, шизофрения так медленно не развивается! Научно это называется «шизотипическое расстройство личности»: это необычные черты, которые характеризуют человека, которые иногда могут препятствовать его адаптации в этом мире. То есть эксперты из Сербского абсолютно необоснованно утяжелили тот диагноз, с которым Михаил лечился. Это первое профессиональное нарушение.

Второе — диагноз не может служить основанием говорить, опасен человек для общества или нет. Это грубейшее нарушение всех норм и подходов, существующих в психиатрии! У нас люди с шизотипическим расстройством работают, учатся, создают семьи, демонстрируют выдающиеся достижения в творчестве. Кстати, так же как многие люди с шизофренией. Даже диагноз «шизофрения» недостаточен для того, чтобы говорить об опасности человека для общества.

После установления диагноза врач отвечает на следующие вопросы: опасен или не опасен человек, понимал ли, что он делал, нужно ли его привлекать к уголовной ответственности или назначать меры принудительного характера. Эксперты ответили на них. Но каждый их ответ — возмутителен и требует пересмотра.

Мог ли Михаил осознавать характер и общественную опасность своих действий? По сути, этот вопрос ведет к признанию вменяемости. Эксперты отвечают: не мог. С нашей точки зрения, это не доказано. Все, что известно про поведение Косенко — как он готовился к митингу, как он пошел туда, как вел себя на площади, как потом рассказывал о происходившем, — свидетельствует о том, что человек понимал значение своих действий.

Эксперты написали, что в связи с заболеванием Михаил даже не понимает своей судебно-следственной ситуации, в которой находится. Это тоже совершенно не соответствует действительности! Взять хотя бы его последнее слово — это что, речь человека, который не понимает, что с ним происходит? Даже для любого непрофессионала очевидно, что и по этому вопросу эксперты вынесли неверное решение.

Возмутительно, что эксперты отказались отвечать на последний вопрос — может ли пребывание в камере СИЗО ухудшить его психическое состояние, якобы «это не входит в их компетенцию». Это действительно необычный вопрос, его обычно не задают при таких экспертизах. Но с моей точки зрения, они обязаны были ответить на него. Тем более в материалах, которые к ним поступили, была информация, что состояние Косенко ухудшилось в изоляторе. Такой уход, без желания помочь человеку, чисто формальная позиция — возмутительны!

Амбулаторная экспертиза, которую эксперты провели в июле 2012 года, не занимает больше нескольких часов. Обычно сама комиссия беседует с человеком в течение часа, больше времени ему уделяет врач-докладчик, изучает его документы. За такую короткую беседу они фактически перечеркнули тот диагноз, который ему врачи ставили 12 лет. И так облегченно, непродуманно, необоснованно ответили на вопросы суда. Они расписались в том, что даже сомнений никаких в диагнозе нет, не попросили назначить стационарную экспертизу, чтобы понаблюдать за человеком, изучить его досконально!

Больница находится в Чеховском районе, 70 километров от Москвы, родственникам трудно навещать. Косенко заведомо будет оторван от той окружающей среды, к которой привык, это его дезадаптирует, это вредно для него. Лечащий врач может ограничить контакты пациента с внешним миром, если сочтет нужным, этим часто пользуются.

В больнице еще раз установят его состояние, поэтому пока непонятно, какие лекарства будут применять к нему. То есть может получиться, что будут просто продолжать то лечение, которое он получал в диспансере, — и совершенно непонятно, зачем ради этого запирать человека в больницу? Назначат то, что сочтут нужным. И кстати, многое зависит от того, какие медикаменты вообще есть в наличии в больнице. Не так много вариантов, в какую палату он попадет. Санаторных условий нет нигде — выбор между плохими и очень плохими
Екатерина Фомина