Россия уже давно для русских: не стоит бояться угрозы мигрантов

Какова роль миграции в экономике страны, приносят они пользу или вред? Это один из ключевых вопросов дискуссии о мигрантах. Однозначного ответа на него нет, спорящие приводят аргументы за и против. Но сама экономическая постановка вопроса предполагает, что в случае, если мигранты все-таки приносят пользу, миграцию надо приветствовать. С этим некоторые российские политики и мыслители не могут согласиться ни при каких условиях. Поэтому вдобавок к экономическим возражениям против миграции неизбежно возникает, скажем так, культурное возражение.

Есть мнение, что речь идет не просто о выгоде или вреде, а о гораздо большем, а именно об угрозе культурной идентичности российского, точнее, даже русского общества со стороны «чужих». Последние именуются по-разному: «азиаты», «мусульмане», «неевропейцы» и т.д., но при всей важности этих нюансов страх перед «чужими» обосновывается тем не менее примерно одними и теми же аргументами. Какими?

Например, сторонникам моноэтнического государства нередко представляется, что в стране за последние годы произошли и происходят серьезные демографические метаморфозы в составе населения, которые радикальным образом изменили культурную композицию в обществе. Так ли это? Если ставить знак равенства между культурным многообразием и национальным составом, не замечая культурное разнообразие внутри самих общностей, называемых этническими, то можно сказать, что трансформации последних лет привели к тому, что в стране в целом доля русских с 1989 по 2010 год, судя по переписям, увеличилась с 51% до 78%. Похоже ли это на рост угрозы русской культуре и русскости? Как-то не очень.

Мигранты-иностранцы, «нашествие» которых так пугает обывателя, не слишком сильно меняют эту картину. Если добавить всех их к этим расчетам, то и тогда доля русских останется в пределах 70–74%, в зависимости от того, каких и сколько иностранцев учитывать. К тому же эти иностранцы вовсе не жаждут в большинстве своем остаться жить в России навсегда, они находятся в стране в среднем два-три года, после чего уезжают.

На это обычно возражают так: раньше российское население не испытывало такого массового наплыва представителей других культур, люди разных национальностей жили раздельно в одной большой стране, а теперь же из-за миграции они увидели друг друга вживую и обнаружили, как сильно расходятся их интересы, представления о мире, поведенческие стратегии. Увеличение частоты повседневных столкновений с «чужими» обязательно ведет, как считают противники миграции, к усилению межэтнической напряженности и конфликтам. Однако и этот аргумент не выдерживает никакой критики.

Такое утверждение предполагает не столько общую ситуацию в стране, сколько некую локальную перспективу отдельных городов и мест, где такие взаимодействия были почему-либо сильно ограничены. Модель, допустим, позднесоветской Москвы с ее жесткой пропиской и 90 процентами русского населения рассматривается как идеальная и нормальная. Если же посмотреть на Россию в целом, то окажется, что русские и представители других национальностей уже десятилетиями и веками жили бок о бок во многих регионах, например в Поволжье, на Северном Кавказе и в Сибири, не говоря о бывших советских республиках. Во многих местах именно этническое многообразие является нормой, но это никак не ведет автоматически к конфликтам, наоборот, существует множество примеров создания совместных сетей и общностей.

К этому нужно добавить индивидуальный опыт людей. Большинство из нас, независимо от места проживания и от успешности биографии, на протяжении своей жизни нередко бывает в разных регионах страны или за рубежом, состоит в разных компаниях и участвует в различных областях деятельности. Даже если никак не брать во внимание знакомство с «чужими» в виртуальном и информационном измерении, такие личные встречи с людьми иной этнической принадлежности происходит постоянно, что не может не сопровождаться обучением навыкам общения и взаимодействия с ними. В России, пережившей в XX веке огромные массовые перемещения людей в самых разных направлениях и по самым разным поводам, накоплена огромная масса таких индивидуальных опытов, которые существуют иногда в латентном виде, не задействованном, но всегда готовом к актуализации и употреблению.

И, наконец, самое главное: разговоры о «взаимодействии культур» и «столкновении цивилизаций» предполагают, что каждая «культура», или «цивилизация», является совершенно изолированным и неизменным набором черт (хотя мало кто решается его перечислить). При этом не учитываются ни сходства и параллели между разными культурными практиками, ни длительная история влияний, обменов и заимствований между странами и регионами, ни множество того общего, что создается в межкультурном пересечении. Такое разделение на «культуры» не принимает во внимание саму способность людей переходить культурные границы или раздвигать их. В действительности «чужое» уже находится внутри наших привычек, наших представлений и желаний. Оно уже с нами, просто мы – жители России – его когда-то освоили, незаметно или сознательно, как «свое»-собственное, захватили или приняли. Если отвлечься от дискуссий и попытаться перечислить то, что вокруг каждого из нас имеет «чужое» происхождение, то боюсь, что мир покажется совсем иным. Тем не менее мы принадлежим этому миру и сами наделяем его смыслами, которые считаем нужными, превращаем ежеминутно и ежедневно «чужое» в «свое».

В аргументах борцов с культурными угрозами со стороны мигрантов имеется слишком много допущений, чтобы можно было считать обоснованным их довод о существующих или грядущих трудностях межкультурной коммуникации. Культурное многообразие в России, конечно, существует и, видимо, создает для кого-то некоторые неудобства в повседневном быту, но утверждать, что эти сложности имеют особо масштабный, совершенно новый, неожиданный и непреодолимый характер, просто нет достаточных эмпирических оснований.

Сергей Абашин