Когда империя в истерике

Имперская истерика - действительно нетривиальное явление, поскольку в обычных случаях империи к истерикам не склонны. Это довольно мрачные политические субъекты, где таких прецедентов бывает очень немного.

В тот момент, когда происходит срыв, империя увлекается химерической идеей и ради нее жертвует прагматическими целями и явной практической пользой. В результате на собственной территории устанавливается террористический режим, что заканчивается весьма плачевно.

Как правило, жизнь империи и этапы ее расширения не связаны с такими повреждениями имперской политики. Кавказская война в XIX веке должна была решить прагматические задачи: православные Грузия и Армения присягнули российскому императору, чтобы пробить прямую дорогу в горы, заселенные чеченцами. При этом не приходилось выдумывать оправдания этим действиям или же демонизировать противника. Эмоциональное напряжение подобных имперских акций не выходило за рамки дозволенного. В XIX веке такая организация империи эффективно работала в мире в целом. Но сейчас к империям относятся без былого почтения.

Российское государство дважды скатывалось в состояние имперской истерики - появлялись фантомные цели, создавалось обеспечение для их реализации. По всей видимости, эти случаи связаны с тем обстоятельством, что государственная власть отказывается от задач внутреннего благоустройства и переносит энергию на внешнюю цель.

В силу того, что внешняя цель фактически не существует или является недостижимой, то есть фантомной, внутренние процессы практически останавливаются, происходит деградация общественной ткани.

Первый такой случай имел место в первой половине XIX века. Когда происходит мятеж 1825 года, известный под именем декабристского, власть окончательно отказывается от проведения давно назревших и необходимых социальных реформ. После мятежа она впадает в иллюзию подмены, которая представляет собой фантомную идею легитимизма. Ее краеугольный камень - порядки, защищающие государственный аппарат от революционных покушений. Это происходит не только на территории страны, но и проникает в Европу. Однако после Польской революции и восстаний во Франции становится совершенно очевидно, что Европа не готова к легитимизму. Вполне логично, что с помощью «подморозки», которая была придумана Венским конгрессом, революционное движение невозможно остановить - нужно задать ему определенный курс. Российское государство продолжает упорствовать в этом стремлении и противопоставляет либеральному движению Европы идеологему, именуемую доктриной официальной народности. Три якоря спасения России - православие, самодержавие, народность - становятся залогом ее безбедного существования.

Обратите внимание, что это абсолютно симметричный ответ лозунгу Французской революции - свобода, равенство и братство. В условиях невозможности общественной жизни и реальных реформ идеей народности увлекаются не только служащие государству, но и интеллектуальная элита страны, такие личности, например, как Федор Иванович Тютчев и Александр Васильевич Никитенко. Никитенко: «Народность состоит из предельной преданности самодержавию. Быть русским значит быть верным самодержавному строю правления». Удивительно, что при этом Никитенко - человек широких взглядов и тончайший литературный критик. Русский народ познает истину: Европа погружена во мрак бесконечного бардака. Если бы Майдан существовал в то время, мы могли бы сказать, что Европа «майданулась». Россия же - хранитель стабильности, опирающейся на самодержавие и православие. Поскольку мы открыли этот залог процветания, то грехом было бы не научить других.

Описанная скрепа мощна: она генерирует обиду за нежелание Европы принять помощь со стороны России. Возникает не только ситуация конфликта политических решений, но и расклад, ведущий к имперской истерике.

В данной ситуации невозможна боковая позиция - борьба происходит между государствами, стоящими лицом к лицу. Россия выступает как носитель истинного знания, а заблуждающаяся Европа не признает российского права учить ее. Исчезает возможность расширенных действий: Россия прибегает к массированной фальсификации информации. Всячески запрещается поступление в Россию сведений из Европы, как и ввоз различных газет. С 1830 года они подвергаются весьма агрессивной цензуре, а с 1847 образуется, на современном языке, firewall, который не пропускает никакие сомнительные издания. Внутри государства крепится абсолютное единство. Оно обеспечивается не только информационной однородностью, но и другим чрезвычайно важным элементом - отключением механизма индивидуальной оценки событий. Это происходит в результате введения цензуры в области преподавания и обучения. Яков Ростовцев, курировавший военно-учебные заведения, пишет наставление для них, где прямым текстом сообщается:

«Совесть нужна человеку в частном домашнем быту, а на службе и в гражданских отношениях ее заменяет высшее начальство».

К концу 1840-х годов создается ситуация, когда российские государство и общество уже не могут контактировать с зарубежными странами. Возникает чудовищное непонимание того, кто и как добивается поставленных целей. Эти разногласия кончаются катастрофой - Россия ввязывается в авантюру Крымской войны. За Турцию немедленно вступились французы, англичане и Сардинское королевство. Российским войскам пришлось бежать с балканского театра военных действий. Армия оказалась заперта в Крыму, и все это кончилось неминуемым поражением, которое выявило абсолютно необъективную оценку российскими властями собственной военной мощи. Империя оказалась беспомощной в той области, где считала себя компетентной. Налицо был полный разрыв с реальностью.

Безусловно, поражение являлось результатом имперской истерики, когда фантомная цель заставляет прилагать неимоверные усилия для движения в ложном направлении. Она создает для этого ложную информационную среду, убеждая правительство в правдивости собственной лжи. Это было крушением России в том виде, в котором она существовала полтора столетия. Пришлось менять политический режим, социальный строй - началась эпоха великих реформ Александра II, возвративших страну к жизни. Как только Российская империя начинает заниматься собственным благоустройством, прекращается всякая русофобия в мире. Соединенные Штаты Америки призывают российскую помощь на борьбу с рабовладельческим Югом и принимают ее с большим энтузиазмом. Однако благоденствие было кратковременным, поскольку в силу внутренних обстоятельств реформы начинают замедляться, а затем и вовсе заходят в тупик. Уже в середине 1860-х становится понятно, что власть исчерпала инструментарий, который не покушался бы на прерогативу самодержца. Для дальнейших действий была необходима политическая реформа. К 1876 году было очевидно, что правительство не готово радикально переходить к конституционному парламенту. Направление мыслей общества расходится с возможностями властей - помимо всеобщего недовольства, этот конфликт порождает террористическое подполье. Душевно здоровая и абсолютно легальная сердцевина общества готова поддержать радикалов, а это опасное для власти стечение обстоятельств.

Как только реформы останавливаются, правительству становится необходим отвлекающий маневр, который бы заставил общество переключиться на другую проблему. В этот момент назревает втора имперская истерика, подкрепленная совершенно другими идеями. В качестве очередной химеры провозглашается создание славянского союза и укрепление славянского братства. Идеологема славянского братства возникает в начале 1860-х, но не получает большого распространения. Популярной она становится в связи с интенсификацией освободительной борьбы балканских народов. В 1867 году создается Славянский благотворительный комитет, ставящий перед собой скромную цель - культурный обмен между народами. Однако через два года оказывается, что русское общество гораздо энергичнее жертвует деньги, когда комитет закупает оружие для сербов, босняков и болгар.

В результате возникает необходимость искажения фактического положения дел. В русской печати мы постоянно сталкиваемся с материалами о чудовищных преступлениях турок в Болгарии, Сербии, что не являлось до конца достоверным. Растет ком лжи и взаимное недовольство - необходима мощная идеологическая опора, существовавшая в первой половине века. Здесь русская интеллигенция выдвигает Николая Яковлевича Данилевского, который пишет книгу «Россия и Европа», где формирует гипотезу о существовании культурно-исторических типов.

По его предположениям, вся борьба в Европе сводится к тому, что на смену умирающему культурному романо-германскому ареалу приходит русский культурный мир. Это противостояние - борьба на уничтожение, и никакой милости к противнику здесь быть не может.

Изложенная идея становится настолько популярной, что общество практически вынуждает власть принять участие в войне с Турцией на стороне Болгарии. Правительство опасалось начала военных действий ввиду незавершенности военной реформы, однако общественный ажиотаж достиг пика, и сопротивляться ему было невозможно. В глазах народа правительство выглядело бы отступником, предателем исконных целей и интересов государства и империи в целом. Начинается русско-турецкая война, где модернизированная армия блестяще показывает свои силы.

В результате Болгария получает независимость, и российское правительство сталкивается лицом к лицу со своей химерической идеей - никакого славянского братства нет и не может быть. Как только на Берлинском конгрессе 1878 года выдвигаются идеи создания союза славян, все славянские страны решительно уклоняются от этого предложения.

Национальная независимость сделала вступление в какой-либо союз неприемлемым для них. Тем не менее этот первый ясный сигнал не воспринимался обществом как реальность. Идея славянского братства заглушила любые политические знаки - реакция на Берлинском конгрессе не была никак принята к сведению правительством. Этот сигнал был истолкован как злая европейская интрига под началом Отто фон Бисмарка, желавшего отыграться и нивелировать все российские победы.

Имперская истерика по поводу славянского братства не прекращалась. Печатные заметки того времени свидетельствуют о полной умственной расслабленности общества, не видящего различий между реальными целями и химерическими идеями. Окончание этой имперской горячки было трагическим: за славянскую идею взялись не только бюрократы, но и правые. В 1908 году лидер праволиберальной общественности выступит с программной статьей «Великая Россия», где будет указывать, что «могущество России может быть достигнуто только при овладении всем бассейном Черного моря, и Константинополь должен быть наш. Для достижения этой цели необходимо поддержать славянское братство». Происходят военные конфликты между Турцией, Сербией и Болгарией. Общество настолько зациклилось, что политическая картина мира в его сознании исказилась под влиянием политической пропаганды и сделалась совершенно нереалистичной. В конце 1913 года Николай II убеждает своих министров, что не стоит опасаться выступить против Австрии в войне на стороне Сербии, хотя и притязания последней были не вполне законны. Но при этом он был убежден, что это безопасный шаг, потому что Россия всегда может рассчитывать на помощь Германии и императора Вильгельма. Результат известен всем - Россия втравилась в Первую мировую войну. Эти действия привели к крушению страны, последствия которого мы видим по сей день.

И последствия эти - результат имперской горячки, сопряженной с искаженным представлением о мире и национальных задачах. Трансформацией информационного поля и исключением личного морального суждения о действительности власти только усугубили положение. Как только Россия начинала проявлять инициативу в реформировании мирового устройства, развивалась мировая коалиция русофобии в мире, пытавшаяся отгородиться от безумных идей. Хочется думать, что примеры имперской истерики в истории России не дадут повторить ошибок прошлого в современном контексте.

Источник:slon.ru