ЕС или ТС: кульбиты украинской политики

Научный сотрудник Центра глобальных проблем Алексей Токарев считает, что «хотя Украина и делает постепенно вполне осознанный европейский выбор», связи с Россией и в целом с восточно-славянским миром остаются для страны слишком сильными.

7 октября премьер-министр Украины Николай Азаров заявил, что Украина может присоединиться к соглашению, регулирующему технический регламент в рамках Таможенного союза (ТС). Украинский политик сформулировал это так, что иные дипломаты позавидовали бы: «Правительство приняло решение о том, что вполне возможно присоединение к соглашению»…

Украинское правительство с тем же успехом могло принять решение о том, что «вполне возможен конец света» или «вполне возможна победа сборной Украины в финале ЧМ-2018». В этой потрясающе неопределенной формулировке кроется не только умение премьера Украины сохранять хорошее выражение лица при плохой игре. Это публичная роль Николая Азарова — быть украинским спикером для России и украинского юго-востока, не давая терять надежды.

С момента прихода к власти якобы пророссийски настроенного Виктора Януковича украинская политика напоминает качели. Несмотря на то, что лучше Александра Лукашенко никто на постсоветском пространстве не научился использовать их, улыбаясь то Москве, то Брюсселю, господин Янукович продолжает набирать опыт. Никто не уверен в том, что Украина подпишет документы об ассоциации с ЕС. Для этого при всех прочих известных и неизвестных надо выпускать из тюрьмы Юлию Тимошенко, но уверенности в том, что на свободе она окажется менее опасной, чем в тюрьме, еще меньше.

Ассоциация — это, конечно, не членство и не кандидатство в члены. ЕС — не Политбюро, и терминология у него иная, хотя очевидно, что соглашение об ассоциации — конкретный шаг на пути Украины в европейский дом. В то же время резко рвать связи с Россией на Украине тоже не готовы. Вот и приходится Николаю Азарову, по-русски говорящему гораздо лучше, чем по-украински, совершать вербальные кульбиты.

Российские политики (например, Сергей Глазьев) пытаются воздействовать на украинцев рационально, объясняя, сколько их экономика недополучит в результате натиска на запад, а не на восток. При этом никто из комментаторов (многочисленных политологов, международников и просто штатных пропагандистов) не готов разбирать экономическую суть ни ассоциации с ЕС, ни вступления в ТС, в обоих случаях измеряемую многими томами документов. Гораздо проще оперировать одной цифрой, выраженной в миллиардах долларов, которые Украина либо получит, либо потеряет, вступив на путь присоединения к ЕС или интеграции с Евразией (специфика оценок зависит от позиции комментатора).

В теме внешнеполитической ориентации Украины экономики гораздо меньше, чем политики — рациональное сильно проигрывает чувственному. Это новейшая история не про цифру, которую Украины получит или потеряет, не про украинских олигархов, о западной или восточной выгоде которых любят писать комментаторы, не про новый срок Виктора Януковича или новый срок Юлии Тимошенко (учитывая опыт украинской политики, «правительство вполне может принять решение» о перемене их местами). Это история про цивилизационный выбор, с которым сами украинцы не определились до конца.

Украинская социология активно используется украинскими же политиками для подтверждения очередного исторического выбора (в период электорального цикла количество подобных «цивилизационных выборов», по свидетельству украинских политиков, увеличивается). Например, опросы Центра Разумкова на протяжении последних 11 лет свидетельствуют, что на прямой вопрос «Должна ли Украина вступать в ЕС?» «да» отвечают на 10–15% граждан больше, чем «нет». Кроме того, можно получить однозначный ответ «да» (47%) на откровенно провокационный вопрос «Мешает ли Россия вступлению Украины в ЕС?». Или ответ «негативно» от 54% респондентов, оценивающих, «Как Россия относится к стремлениям Украины в ЕС?». Очевидно, что научные выводы можно делать, только предложив респондентам альтернативу: ЕС или ТС, Европа или Россия.

В 2002–2012 году социологи Центра Разумкова задавали согражданам один и тот же вопрос: «Какое направление внешней политики должно быть приоритетным?». Даже в самые «оранжевые» годы украинской власти, когда прокремлевские СМИ в России описывали чуть ли не нацистское прошлое отца Виктора Ющенко и едва ли не подготовку в ЦРУ его жены-американки, украинцы ставили Россию на первое место в своей внешней политике. С сентября 2011 года ЕС опережает нашу страну на 5% (40, 8 против 35,3), справедливо разрушая созданный опять же в России миф о какой-то особенной ориентации президента Януковича на великого соседа. Вопрос о вступлении в НАТО, активно продвигаемый командой президента Ющенко, раскалывал страну по региональному признаку. Президент Янукович, устранив институциональные новации, направленные на осуществление курса на членство в НАТО, не совершил пророссийской революции, а всего лишь устранил одно из политических противоречий.

Вступление в ЕС пока не стало тем национальным мега-проектом, который одобряет и запад Украины, и восток, и центр, и юг, и который способен сплотить нацию куда больше, чем Евро-2004. Сейчас в среднем по Украине ЕС и ТС идут ноздря в ноздрю (за вступление в эти организации выступают 38,3% и 36% населения соответственно). Украинские регионы традиционно напоминают две головы одного орла. На западе страны соотношение сторонников ЕС/ТС — 70/7, в центре — 50,6/23,9, на юге — 28,9/47, на востоке — 11,9/60. При этом украинские социологи обращают внимание на эмоциональность выбора восточного вектора развития.

Несмотря на сохранение высоких позиций в рейтингах украинских внешнеполитических приоритетов России и ее организаций, ориентация значительной части украинцев на Россию в геополитическом смысле отнюдь не предполагает того же в институциональном. Большинство украинцев, выбирая между конкретными социальными российскими и европейскими институтами (правоохранительной и судебной системами, социальной защитой) отдают безусловное предпочтение вторым. Кроме того, Россия притягивает юго-восток Украины сильнее, чем Европа — украинский запад. Соотношение «сторонники/противники» восточного вектора в юго-восточной части всегда больше соотношения «сторонники/противники» западного вектора в центрально-западной части.

Следовательно, можно сделать вывод о том, что хотя Украина и делает постепенно вполне осознанный европейский выбор, для нее слишком сильными представляются связи с Россией (и шире — с восточно-славянским пространством). Они остаются, скорее, иррациональными символами общности истории, культуры и религии и не являются реальным ориентиром для реформ, которым выступает ЕС.

Вместе с тем, рациональность массы преувеличивать не следует. «Осознанность» европейского выбора умело подогревалась украинскими властями на протяжении последних 10 лет. Украинский социолог Валерий Хмелько приводит цифры: в 2005 году не менее 60% населения Украины не считали себя достаточно осведомленным о Евросоюзе, чтобы решить, нужно ли вступать в эту организацию.

Если бы вопрос о вступлении в ТС подогревался в масс-медиа так же, цифры социологии были бы иными. Но политический PR — прерогатива элиты, а не массы, и тут уж им нужно считать и цифру, и объем рынков, и возможность перемены мест. Вероятно, они и посчитали, если максимум взаимодействия с ТС — словесные экзерсисы второго человека украинской политики.
Алексей Токарев