«Смущает не отсутствие идеологии, а отсутствие набора идей»

Советник президента по культуре Владимир Толстой — о том, как преодолеть безыдейность и прийти к ценностным ориентирам


Фото: ИЗВЕСТИЯ/Владимир Суворов

21 ноября в Москве состоится Российское литературное собрание, организованное администрацией президента и лично Владимиром Толстым. Быстро набирающий очки на отечественном культурном поле чиновник, он же праправнук Льва Толстого, ответил на вопросы корреспондента «Известий».

— Кого вы позвали на литературный форум?

— Людей всех профессий, имеющих отношение к литературному процессу: писателей, критиков, переводчиков, книгоиздателей, распространителей книжной продукции, учителей литературы, библиотекарей, представителей литературных музеев — всего более 500 человек.

Сейчас в стране существует несколько отдельных союзов, ассоциаций. Но никто и никогда не пытался выстроить всю литературную проблематику в систему. Именно эту цель преследует наше собрание. Речь пойдет о падении общего уровня гуманитарного знания, снижении качества и объемов преподавания литературы, что сказывается на языке, а также о книгоиздательских проблемах.

— Как будет организована программа собрания?

— Оно пройдет в один день, но в два этапа. Сначала — круглые столы и секции. Потом — пленарное заседание, в котором, как ожидается, примет участие президент.

— Кто выступил инициатором мероприятия?

— Летом почти все редакторы крупных литературных журналов обратились к президенту с идеей создать Российское литературное общество — аналог географического, исторического и других, а также фонд социально-экономической поддержки литературы. Президент благосклонно отнесся к этой идее и поручил мне ее проработать. Первым шагом и является нынешнее собрание. Там решится, нужна ли единая платформа в виде Российского литературного общества.

Вторая инициативная группа состоит из семи человек. Их фамилии: Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Толстой, Пастернак, Шолохов и Солженицына. Все они — прямые потомки или ближайшие родственники русских классиков. Нам показалось, что мы можем как бы от имени наших великих предков поднять тревожные вопросы, связанные с литературой.

— Писателей, критикующих режим, вы тоже позвали?

— Мы приглашали всех без исключения, включая литераторов оппозиционных взглядов. Но не все смогут быть, поскольку дата фиксированная, а времени на оповещение участников было очень мало. Для меня принципиально, чтобы все об этом событии знали и сами приняли решение, придут они или нет.

— Идея создания Национального центра искусств, предложенная Валерием Гергиевым, долгое время будоражила общественность. Отрицательное решение по ее поводу принято окончательно?

— Ни одно решение никогда не бывает окончательным. На сегодняшний момент идея признана как минимум несвоевременной и непроработанной — ни юридически, ни с точки зрения последствий. Не могу сказать, что это раз и навсегда. Но сейчас, особенно с учетом последних кадровых решений Министерства культуры, предложение Валерия Гергиева в той форме, в которой оно было изначально сформулировано, — как соединение четырех крупных самостоятельных организаций — не может быть реализовано.

Но мы должны быть благодарны Валерию Абисаловичу за то, что он вообще поднимает вопрос о качестве подготовки наших артистов оперы, балета, музыкантов-исполнителей. Это начало большого разговора о том, что нужно предпринять стране, чтобы сохранить высокий уровень российских артистов и их востребованность на мировой сцене.

— Минкультуры ответило на гергиевский вопрос уже давно. А что сказал президент?

— Я докладывал ему на основании записки министра. Он согласился с тем, что на сегодняшнем этапе создание центра нецелесообразно.

— Вы участвовали в организации кадровой реформы в Академии имени Вагановой?

— Нет. Для меня столь стремительное решение тоже было отчасти неожиданным. Еще накануне мы проводили в администрации президента круглый стол с участием Валерия Абисаловича, бывшего руководства Вагановки, других деятелей культуры. В данном случае решение было принято министром культуры. Я не готов давать ему оценку, потому что только время покажет правильность или ошибочность этого решения.

Но я согласен с тем, что какое-то обновление должно было произойти. Прежний ректор собиралась покинуть пост некоторое время назад, просто это решение оттягивалось. Так совпало, что смена руководства произошла на фоне обсуждения идей Гергиева, но она могла случиться и раньше.

— На последнем заседании Совета по культуре при президенте и особенно на обсуждении Года культуры в Совете Федерации неоднократно звучало слово «идеология». Вы считаете, что это слово уместно применительно к культуре?

— Многие испуги явно не соответствуют угрозам. Действительно, слово «идеология» прямо ассоциируется с тоталитарным временем. Но сейчас речь идет не о партийной идеологии, какой она была при КПСС. Смущает безыдейность. Не отсутствие идеологии, а отсутствие набора идей.

Еще в ельцинские времена много говорили о поиске национальной идеи. Мы не намерены сейчас ее найти и сформулировать, но государство, которое вообще не выстраивает никаких ценностных ориентиров, начинает теряться, растворяться.

На мой взгляд, нужно искать ценностные ориентиры, которые были бы приняты подавляющим большинством общества или даже всем обществом, что, конечно, сложно. Но не идеологию, которая что-то запрещает, а что-то возводит в ранг абсолюта. Такая точка зрения мне не близка, и думаю, что такой опасности нет. По крайней мере, я, находясь внутри президентской администрации, ее не чувствую.

— Вы верите, что решением, принятым сверху, можно установить ценностные ориентиры?

— Нет. Речь идет не о том, чтобы насадить что-то сверху. Но, например, по итогам Совета по культуре принято решение о выработке Основ государственной политики в сфере культуры. Нам необходима долгосрочная программа шагов и мер, нужно понимать, что будет делаться при поддержке государства в разных областях — в музейном, библиотечном деле, в образовании в сфере культуры. А всех пугают, что речь идет о закручивании гаек, об ограничении свободы творчества.

— Но сейчас, например, государство начало регламентировать круг идей, которые оно финансово поддерживает в кинематографе.

— Кинематограф — это индустрия. Господдержка индустрии в условиях рыночной экономики — это вообще-то звучит как нонсенс. Но понятно, что это нарождающийся бизнес, поэтому государство и конкретно президент принимали решения о его поддержке. И надо быть им благодарным за это.

Я тоже не сторонник отбора кино по признаку социальной значимости или патриотизма. Это вообще сложно определить — что есть социально значимое кино, а что есть кино патриотическое. Идеально, если у художника присутствует самоцензура. Государство никому ничего не запрещает. Но оно вправе не финансировать проекты, результат которых не очевиден. Разве частный инвестор будет вкладывать деньги в то, что ему претит?

— Вы участвуете в принятии ключевых решений в культурной политике России. При этом министр культуры действует решительно и резко, а вы улаживаете возникающие конфликты.

— Все — живые люди и действуют сообразно своему темпераменту. Это не то что какая-то установка — злой и добрый чиновники. Просто Владимир Ростиславович — более энергичный, более решительный. А я был директором музея почти 20 лет, до этого еще 15 лет занимался культурной журналистикой.

Мне кажется, что культура — очень хрупкий предмет, в каких-то ситуациях лучше не стремиться к быстрой эффективности, но принимать решения более аккуратно. У нас с министром нет никакого антагонизма. Мы многие вещи проговариваем в дружеском общении.

Я уверен, что Владимир Ростиславович тоже хочет исключительно добра для культуры. Но ему как руководителю ведомства важно достигать эффективности работы, улучшать показатели. Он действует сообразно этим целям.

Что касается роли советника и совета по культуре, то я и согласился на эту совершенно неожиданную для меня работу, потому что мне было обидно: я был членом совета и видел, что он существует во многом формально. Все-таки коллегиальный орган при президенте не должен быть просто ширмой.

Сейчас мы раз в год встречаемся с президентом. Еще раза три в год совет собирается, чтобы принимать решения по важным вопросам, обсуждать кандидатуры на госпремии, на премии молодым деятелям. Скоро будет учреждена еще одна президентская премия — за произведения искусства для детей и подрастающего поколения. Но самая кропотливая и незаметная работа идет между заседаниями совета. Мы приглашаем специалистов, обсуждаем всесторонне разные проблемы.

— Как бы вы сформулировали свою миссию?

— Меня больше всего заботит общее состояние культуры. Не только в смысле «петь-танцевать», а культуры общения, культуры поведения, культуры бизнеса, культуры власти. Это то, что я хотел бы попробовать направить в позитивное русло.

Мой подход — долгосрочный и системный. Я понимаю, что многие вещи в культуре взаимосвязаны. Например, возьмем балет, музейное дело и проблемы литературы — кажется, совершенно разные сферы. Но существующие сегодня для них угрозы имеют общую природу и похожие рецепты спасения.

— Как часто вы видитесь лично с президентом?

— В любой момент, когда это нужно. Я прошу о встрече и еще ни разу не получал отказа. Но я этим не злоупотребляю, большинство вещей можно решить без вмешательства президента.

— Как вы вообще относитесь к семейственности в культурной среде? То, что вы преуспели в руководстве «Ясной Поляной», не вызывает сомнений, но на ком-то из наследников великих природа отдыхает.

— Тут нет прямой связи. Назначая человека на какой-то пост, нужно видеть всю совокупность его качеств. В семейственности есть свои плюсы. Во-первых, прямые потомки относятся к работе не как к службе, а как к личному семейному делу. Степень ответственности многократно увеличивается, потому что ты находишься под большим увеличительным стеклом и не вправе бросить тень на свою фамилию.

Во-вторых, великое имя очень часто помогает собирать вокруг учреждений какие-то силы. Бывают и минусы — в том случае, если человек просто не способен руководить коллективом. Но положительных примеров много, и я уверен, что это не случайно.