Актеру Владимиру Зельдину - 100 лет

- Меня постоянно спрашивают про «секрет долголетия». Пожалуй, это - заслуга моих родителей. Отец не курил, не пил, и я следую его примеру. А еще я всегда любил спорт: водные лыжи, коньки, теннис. В студенческие годы занимался верховой ездой в Манеже имени Буденного. Кстати, в секцию вместе со мной ходили сыновья Микояна и Сталина. Сейчас я по-прежнему влюблен в спорт, хотя теперь чаще смотрю его по телевизору. Предпочтение отдаю футболу, хоккею и теннису. Но спортивные Олимпиады «пожираю» целиком. Ах да, еще я репетирую спектакль к своему юбилею! Словом, жизнь моя заполнена мерным течением дней и событий, в ней есть смысл.

Сегодня я чувствую себя свободным господином и «вольным стрелком». Теперь я играю в театре только два-три спектакля в месяц, иногда участвую в концертах, не только в Москве, но и в других городах. Загранице дальней предпочитаю ближнее морское побережье. В хорошую погоду езжу на дачу в Серебряный Бор или хожу в гости. И все это опять-таки в радость. Для меня сейчас каждый день в радость. В общем, если у меня выдается свободный вечер, мне всегда есть чем себя занять. Могу пойти на чужой спектакль в чужой театр. Люблю ходить на чужие спектакли, смотреть то, о чем все говорят. Мне интересно услышать чужое мнение, составить мнение собственное. Из московских театров мои любимые - Большой, «Ленком», «Современник», «Сатирикон»…

Я устаю от разговоров о самом себе, говорю скупо и не цветисто, но всегда с удовольствием вспоминаю тех великих людей, с которыми меня сталкивала жизнь. Я видел однажды из-за кулис выступление Бухарина. Я слышал живьем Маяковского. Сама Ахматова переступала порог моей гримерки! Я видел спектакли Таирова и Мейерхольда, обожал Малый театр, не говоря уже о Художественном театре.

Судьба подарила мне такую большую, длинную жизнь, я столько видел и столько пережил: революция, нэп, коллективизация, все эти страшные процессы 1930-х годов, война, вечные бытовые проблемы, постоянные лишения…

Что говорить... У меня и первые наручные часы появились, только когда мне исполнилось уже 30 лет. Много лет для особо «торжественных» случаев у меня имелся один-единственный костюм, и его покупка стала для меня целым событием. Никакой «руки» в профессии у меня тоже не было. Я сам пробивал себе дорогу, минуя все соблазны богемы…

В 12 лет я попытался поступить в хореографическое училище при Большом театре, на отделение характерных танцев, но папа (он был музыкант, военный капельмейстер) сделал все, чтобы меня не приняли. Папа мечтал, чтобы я пошел по его стопам, поскольку слух у меня был абсолютным. Но я все же настаивал на училище. Тогда папа решил поговорить об этом с педагогами хореографического училища. И мне в конце концов педагоги сказали: «Мы можем вас принять, но вы будете плестись в хвосте». И папа удовлетворенно их поддержал: «Вот видишь, зачем же тебе быть последним?» Оказывается, он напугал педагогов тем, что у меня больное сердце и я не выдержу нагрузок.

Хотя про сердце - это была настоящая выдумка. Так он придумал, чтобы я не попал в училище. Потом прошли годы, я окончил школу, не поступил (из-за плохого зрения) в военное училище и… устроился слесарем на завод.

Однажды, бродя после рабочей смены по Москве, я наткнулся на объявление о том, что при Театре им. МГСПС (ныне Театр Моссовета. - «НИ») набирается актерский курс в производственно-театральные мастерские.

Я читал стихи Безыменского и рассказы Натальи Кончаловской - мамы Андрона и Никиты Михалковых-Кончаловских. Очень мне нравились эти изящные, немного женские по чувствительности рассказы Наташи, с которой мы потом познакомились…

Видимо, понравились они и комиссии - я был принят, хотя, как теперь понимаю, оттарабанил я свою программу весьма небрежно. Но что значит молодость! Несколько дней спустя, проходя мимо театра, я обнаружил свою фамилию в списке всего нескольких счастливчиков.

Театр имени МГСПС по тем временам работал в саду «Эрмитаж». И нас, новоиспеченных студийцев, что называется, допустили до жизни театра. Нам разрешалось участвовать во всех мероприятиях театра, а уж присутствие на репетициях было делом просто обязательным, не говоря уже про сбор труппы. Свой первый сбор труппы я на всю жизнь запомнил.

Все шумно и подчеркнуто-вежливо здоровались друг с другом. Сначала стояли группками, обменивались рассказами о летнем отдыхе, смеялись. Потом поднялись в репетиционный зал. Там уже стояли столы, накрытые крахмальными скатертями, а на них - закуска, фрукты, пирожные. Потом все пили чай, никакого вина. Постепенно «гур-гур» затих, и на сцену поднялся главный режиссер Любимов-Ланской. Всех поздравил и рассказал о предстоящих премьерах. Затем чаепитие продолжилось.

Вот что такое театр. В тот момент я думал об отце: вот она, изнанка той богемы, которую он всегда сторонился. В общем, азарт и желание свернуть горы в профессии меня одолевали.

В молодости я очень много работал. Именно поэтому и считаю, что в жизни мне повезло. Работа в театре никогда не была мне в тягость. Случалось, я играл по 25 спектаклей в месяц. Часто колесил по стране с шефскими концертами, которые Театр армии давал в военных частях и гарнизонах, и забирался в такую глушь, которая и на карте не обозначена. Каждое лето два месяца проводил на гастролях. И все это, представьте себе, было в радость. Вот снимался я, наверное, меньше, чем мог бы, скажем, после своего громкого дебюта у Пырьева в фильме «Свинарка и пастух». Но я никогда не стремился сниматься только ради того, чтобы сниматься. Пожалуй, для актерской профессии я недостаточно честолюбив. Это не очень хорошее качество, если хочешь чего-то добиться в жизни. И не очень типичное для актера.

Самая дорогая для меня роль в театре - Альдемаро в спектакле тогда Центрального театра Красной армии «Учитель танцев». Впервые я сыграл ее в 1946 году. С тех пор выходил на сцену в образе Альдемаро больше тысячи раз. Ни разу не заболев, ни разу не сорвав спектакль. Именно по этой работе обо мне узнали зрители.

Источник:newizv.ru