Бранденбургская мадонна

В начале восьмидесятых соседка Марии Шальневой увидела знаменитый снимок Евгения Халдея в журнале «Работница» и принесла показать: «Себя узнала?» Ту публикацию в «Работнице», кстати, подписали неверно, другим именем; соседке пришлось обращаться в редакцию и восстанавливать справедливость.

А потом началось. Ушла добровольцем на фронт, дошла до Берлина - где у Бранденбургских ворот ее и запечатлел Халдей, а проезжавший мимо солдат крикнул «Сестренка, победа!» и кинул то ли пачку папирос, то ли туфли-лодочки точно по ноге. Потом охраняла дорогу к Потсдамской конференции, где проезжавший мимо Черчилль притормозил и спросил, не обижают ли советскую коллегу британские солдаты. «Черта с два они нас обидят» - гласит изначальный вариант ответа Марии британскому премьеру, со временем обкатавшийся до более нейтрального «пусть только попробуют».

«Стоит на одной из тихих улочек в поселке дом, - сообщала газета Старополтавского райкома КПСС «Ударник», Волгоградская область, в мае 1983 года. - Дом как дом, ничем особенным от других не отличается. Разве что прибитой к воротам вырезанной из жести красной звездочкой, указывающей на то, что здесь живет ветеран Великой Отечественной войны. Немного осталось в поселке таких звездочек, и с каждым годом их становится все меньше. Время, неумолимое в своей поступи, не щадит старых солдат».

Что характерно, в советской легенде - почти все правда. И Берлин, и Потсдам, и Черчилль. И папиросы с туфлями были, просто в разные дни. И - ранее - разбомбленный мост от Батайска на Ростов, где регулировщица Лиманская отправляла колонны в объезд, а какая-то безумная полуторка во время очередной бомбежки рванула-таки на переправу, поранив Марию - «сколько потом в гипсе отлеживалась» - и сгинув в реке: «Хорошо, в кузове никого». Администрация исправно поздравляет, школьники-тимуровцы приходят. «Осенью помогали вырубить траву, почистить. Когда одна мама жила, то и туда приходили - снег откидывали. В общем, помогали», - говорит дочь Марии Филипповны Нина Тормозова.

Мария Лиманская Фото: Юрий Васильев

Нет в легенде только того, что заполняло время между знаменательными событиями. То есть собственно войны Бранденбургской мадонны.

- Эту руку с желтым подняла, эту с красным поперек себя, сама боком к тебе стою - значит, можешь проезжать. Повернусь спиной - стоишь и ты, и кто на дороге слева от тебя: сзади едут, пропусти. На спину никто никогда не едет, закон такой.

Фронтовая регулировщица Мария Лиманская-Шальнева, много лет назад переехавшая в Марксовский район Саратовской области, четко, практически на автомате показывает движения, заученные с войны.

- Смена положена через четыре часа, ага. Стояли обычно дольше - по шесть, по восемь, когда колонны шли. Днем с флажками - желтым и красным, ночью с фонарем трехцветным. Ночью, под Варшавой, «катюши» через голову били - у самого перекрестка разложились. Стоишь, страшно. Думаешь, ко всему привыкла - а тут они. Никогда так близко не видела, когда бьют. Стоишь и просишь у Бога: «Хоть бы сразу убило, сил нет». А ничего - они бьют, а ты стой, регулируй.

За фото, газетами, письмами и прочим архивом героиня то и дело отправляется на кухню - сама, оставляя не у дел дочь Нину Григорьевну. В здешней Звонаревке и вокруг ветераны занимаются своим здоровьем по системе Норбекова, Мария Филипповна - не исключение. Правда, долголетие свое она определяет другими словами:

- Как велосипед. Если тогда не упал, потом долго проедешь.

Мария Лиманская (справа в первом ряду) перед отправкой на фронт из запасного полка Фото: Юрий Васильев

Единственный момент в легенде, не соответствующий действительности, - самое ее начало.

- Мы с девчонками сперва шили пилотки, шапки - производство такое было. А потом пошла - ладно, считай, добровольцем. Собрали в военкомат девчонок повестками - тех, кому как раз по восемнадцать исполнилось - и сказали: «Надо помочь фронту». Мы что, мы - комсомолки. Запасной полк в Капустином Яру: те, кто были в боях, уже выздоровевшие раненые - и мы, девушки. Бойцы нам в отцы годились, а шли вместе - колонной на фронт. Речку переползали по-пластунски: с берега вода, а там лед, некоторые проваливались. Снег с дождем, мы мокрые совсем, вышли. А «он» налетал, бомбил.

«Он» для Марии Филипповны - это Гитлер и его войска. Что в начале войны, что в Берлине, где регулировщица Победы оказалась в непосредственной близости от «его» ставки.

- Пришли в деревню, я заболела, стала меня семья местная лечить. Другие девчонки тем временем оружием занимались - наганы им дали, чтобы стрелять. Кого на связь, кого в разведку потом. А как я выздоровела, тоже взялась за учебу, но уже сразу как регулировщица: к нам пришли, как их раньше называли, покупатели из фронтовых частей - им надо было, чтобы на дороге не мужчины стояли, а девушки. Мужчины на передовой нужны. Три дня учили нас, в основном - как правильно ночью показывать - и вся наука, ага.

Самое лучшее время на войне, по Марии Филипповне, - дождь. В дождь не бомбили: лучше стоять под дождем, чем под бомбами. Но от бомбежки все же досталось. Госпиталь.

- Я в гипсе лежу, две подружки пришли ко мне, с поста сменились. А тут налет. И смех, и грех. Мы с подружкой на кровать легли, а третья - Зина Филимонова - под кровать залезла и говорит: «Вас убьют, а я живая буду». Как стал бомбить - двери вырвало, окна выбило, штукатурка на нас падает. Подружка схватила меня за больную ногу, жмет - а я и боли не слышу. Кончилось все, мы отходим понемножку, лежим. Женщину заносят - у нее пятку мотыгой отрезало: наступила, когда убегала. Выходим - оказывается, четыре бомбы упали и не разорвались. Одна совсем рядом с нами, другая на дороге подальше. Приехали саперы, выкопали бомбу, размотали - внутри записка: «Дорогие товарищи, чем можем, тем поможем». Видимо, наши пленные делали. «Его» пленные, ага.

Страшнее Марии Филипповне, по собственному признанию, было только один раз, позже - если не считать «катюш» близ Варшавы у самого уха. В Белоруссии под Бобруйском вышедший из боя танк на ее перекрестке врезался в группу местных.

- Рычаги отказали совсем, разбирались - танкист не виноват. Но так кричала она, кому ноги отдавило: «Ваня, убей меня! Ваня, убей!» Хуже всего было, наверное. Я санитарную машину остановила, врач побежал, что-то там делал - не вижу, я же регулирую. Повезли ее, а она все кричит. Все, как в фильмах про войну, когда тут огонь, а здесь кричат все.

Фото: Юрий Васильев

Среди фото - Сталин, Черчилль, Рузвельт за столом переговоров. И письмо: «Дорогая Мария Филипповна, снова приехал в Волгоград - принимал участие в записи передачи "От Сталинграда до Берлина" - и снова не смог к Вам добраться: уж очень далеко Вы забрались. Но все равно в этом году приеду осенью. Посылаю Вам журнал "Собеседник" и "Советскую торговлю". Еще будет опубликовано в немецком журнале, пришлю Вам потом. Посылаю еще фотографии с Потсдамской конференции, так как Вы были участником - охраняли территорию и чтобы все было в порядке на дорогах. Здоровья и счастья, Ваш Евгений Халдей. Сообщите мне в Москву о получении пакета».

- Мы по Берлину так двигались: сколько-то метров проедем, из кузова - на улицу и расчищаем, чтобы дальше ехать. Не проедешь иначе никак, там все хорошо потрудились… Видела, как утонувших немцев баграми вытаскивали и рядами складывали - когда «он» в Берлине воду пустил по метро. Спускались туда, но ненадолго - вода воняла, не выдержали мы. Устроились ночевать в каком-то доме, еще живом. На следующий день стали смотреть, поднялись на чердак. Висят трое - папа, мама, дочка лет десять или двенадцать. Соседи потом рассказали, как «он» по радио пугал: войдут русские, всех повесят. Решили сами. А карточка, на которую корреспондент снял, и Черчилль со своей сигаретой - все позже было.

Вернувшись с фронта, Мария Филипповна устроилась работать в библиотеку в Старой Полтавке. Позже, когда из библиотекарей уволили - семь классов образования, а кандидаты из вузов стоят в очереди, - ушла санитаркой в больницу, затем в роддом. Трудовой путь окончила уборщицей, время от времени выезжая в Волгоград на празднования и чествования. На восьмом десятке переехала в Саратовскую область, где обустроились две дочки. Жила, однако, в Звонаревке отдельно - в маленьком домике, выстроенном в позапрошлом веке поволжскими немцами: «Чем-то вроде землянки стал, когда оттуда уехала».

Мария Лиманская с фотографией работы Евгения Халдея Фото: Юрий Васильев

Пять лет назад Мария Филипповна перебралась к дочке, на другой конец Звонаревки. «У меня к тому времени и муж, и сын умерли - перевезла маму к себе», - говорит Нина Григорьевна, чей дом был больше, но выглядел не намного лучше. Потом администрация Марксовского района выделила городскую квартиру в райцентре - чтобы ее продать, а на вырученные деньги сделать в деревенском доме ремонт и еще отложить на что-нибудь. Так и поступили. Тем более, приходится помогать внукам-студентам, а ветеранской пенсии в двадцать с небольшим тысяч на это не хватает.

Зато другие внуки и правнуки заботы не требуют. Одна из внучек вышла замуж за местного немца и - вслед за остальными немецкими саратовцами - отбыла на его историческую родину: Брауншвейг, Ганновер. На пианино в доме Лиманской несколько фото правнучки - «Лена, а по-немецки Ленхен», занимается бальными танцами.

Никакого протеста у Бранденбургской мадонны это не вызывает. Сама хотела в прошлом году приехать к Бранденбургским воротам - приглашал телеведущий Дмитрий Крылов, хотел сделать специальную программу. Но для перелетов здоровье все-таки не то.

- За что воевали? За это. Чтобы был мир. Чтобы не было войны желаю, - говорит Мария Филипповна. - По нынешним временам - чтобы телевизор без страха включить было можно.

Благодарим Саратовский областной музей краеведения за неоценимую помощь в подготовке материала

Саратовская область - Москва

Источник:lenta.ru