Доминик Стросс-Кан: начинать строить Европу надо с нуля

Бывший директор-распорядитель Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан недавно принял предложение войти в наблюдательные советы Российского фонда прямых инвестиций и Всероссийского банка развития регионов. О своей новой работе, борьбе с кризисом на посту главы МВФ и перспективах мировой экономики ДСК, как называют его друзья, рассказал в эксклюзивном интервью ИТАР—ТАСС.

– Скоро исполнится пять лет с того дня 15 сентября 2008 года, когда американский банк «Леман бразерс» объявил о банкротстве. Считается, что именно это событие положило начало мировому финансовому кризису. Вам запомнился этот день?

— Я находился на совещании в Саудовской Аравии, когда мне сообщили эту новость. Да, банкротство банка «Леман бразерс» стало важным событием. Но экономический кризис начался раньше. Начало ипотечного кризиса приходится на конец 2007 — первое полугодие 2008 года. Многие тогда полагали, что это временное явление, что всё не так плохо и рынок недвижимости восстановится. Другим, в том числе мне и коллегам из МВФ, казалось, что мы столкнулись с масштабным финансовым кризисом. Он начался гораздо раньше и проистекал из кризиса реальной экономики.

С моей точки зрения, основная проблема заключалась в том, что западные экономики всё менее эффективно справлялись с конкуренцией со стороны быстро развивающихся стран. И чтобы уйти от трудностей, вызванных выходом на передний план новых крупных экономик — России, Китая, Бразилии, Индии, они начали гонку накопления задолженностей. Тот кризис, который разразился в секторе ипотечного кредитования, мог произойти в любом другом сегменте рынка облигаций. Сама проблема долгов возникла из-за того, что развитым странам необходимо было пересмотреть свои ставки в соперничестве с динамично развивающимися экономиками. Таким образом, банкротство «Леман бразерс» — это искра, благодаря которой весь мир осознал сложность кризиса, но корни его гораздо глубже.

— За последние пять лет количество безработных в мире ещё больше увеличилось и в этом году достигло 202 миллионов человек. Кризис стал ящиком Пандоры?
— Отчасти такая ситуация сложилась из-за кризиса. Но не стоит во всём винить только его. Ответственность несут руководители, которые не приняли вовремя надлежащие меры против безработицы, и в то время я был одним из них и отвечаю за свои поступки. Первая попытка что-то сделать была предпринята в конце 2008 — начале 2009 года, когда страны «двадцатки» по предложению МВФ поставили вопрос о том, чтобы нацелить экономику на возобновление роста.
Я думаю, что именно благодаря этим мерам нам удалось не дать кризису достичь масштабов краха 1929 года, ведь если бы это произошло, уровень безработицы сегодня бы значительно превышал 200 миллионов человек. Международные лидеры предприняли правильные шаги, а главное, все действовали сообща, в унисон, поскольку сильно опасались того, что может произойти, а страх иногда является лучшим советчиком.

С 2010 года экономическое положение немного улучшилось, и такой координации пришёл конец. Все вернулись к решению внутренних, национальных проблем, и в отсутствие согласованности с тех пор в развитых странах экономический рост ослаб. Что и ведёт к массовой безработице, которая становится всё более нестерпимой.
— Старый Свет гораздо больше, чем другие регионы мира, затронут кризисом. Но делают ли европейские лидеры всё необходимое для борьбы с ним?
— Слабость общеевропейской конструкции, на которую многие указывали уже достаточно давно, не была особо заметна в спокойной обстановке, но сразу же проявилась в период финансового ненастья. Это произошло из-за недостаточно широкого видения глобализации и плохой координации политики стран — членов ЕС. Европейские лидеры не смогли хорошо подготовиться к тому, чтобы противостоять кризису.

Однако сейчас пришло время для нового подъёма на континенте. В противном случае через 20 лет эта часть света уже не будет иметь веса на мировой арене. А сегодня локальные политические комбинации мешают ей сделать шаг вперёд. Как бы там ни было, подъём Европы включает два аспекта: в первую очередь, необходимость экономического восстановления, во вторую — необходимость восстановления за счёт смены поколений. Чёткой координации антикризисных мер сегодня здесь нет, а вот совпадение взглядов на то, что делать, есть. Например, дальнейшее существование единой валюты никем не ставится под сомнение, по крайней мере среди стран зоны евро.
— Существует ли в ЕС такой же консенсус по поводу создания банковского союза?
— Да, все признают, что консенсус абсолютно необходим для функционирования зоны с единой валютой. Европейцам потребовалось время, чтобы это осознать, но в конце концов они согласились с этой идеей. И теперь уже решение о создании банковского союза принято на уровне ЕС. Но ценность имеют не громкие решения, а то, что за ними следует. Пока реализация проекта задерживается, политики оправдываются: нужно время, организационные усилия, специалисты... Но реальность более прозаична: создание банковского союза является проблемой с политической точки зрения. То есть федеральные надзорные органы ЕС должны будут проверять банковские системы Франции, Германии и других стран. И я не уверен, что всем европейским странам, в особенности самым крупным, это понравится. Ведь национальные банковские организмы зачастую больны гораздо серьёзнее, чем принято думать.

Я много говорю об этой проблеме, поскольку она является одной из причин низкого экономического роста в Европе. Банковская система по-прежнему нездорова. А если она не выполняет свою роль, то это является причиной, не единственной, разумеется, что нет восстановления экономического роста на континенте.
— Вы считаете, что экономический рост в Европе в ближайшей перспективе не восстановится?
— Показатели могут немного колебаться, но мощный экономический рост — в размере трёх процентов — в Европе не ожидается на протяжении ещё многих лет. А следовательно, последующие годы будут сопровождаться огромными экономическими трудностями, безработицей, социальным неблагополучием. Всё это несёт угрозу и для демократии. Сейчас очевидно, что ухудшение социальных условий ведёт к её разрушению и повышает риск экстремизма, что наблюдается во многих странах Старого Света.
— Получается, что мы наблюдаем не экономический, а социальный или даже политический кризис?

— Я бы сказал немного по-другому. Речь идёт о фундаментальном экономическом кризисе, который в первую очередь отражается в финансовом секторе и создаёт высокие политические риски. Поэтому и меры по выходу из кризиса тоже должны быть политическими.
Многие говорят, что сегодня решения принимают не политики, а рынки, крупные предприятия. Я с этим абсолютно не согласен. Напротив, я уверен, что те антикризисные шаги, которые необходимо сделать сегодня, в частности, в Европе, должны быть фундаментальными политическими решениями. Возвращаются времена политиков. Политика не испарится и никуда не исчезнет в ближайшие десять или пятнадцать лет.
— Европа расширяется, и вместе с этим растёт количество чиновников в разных органах ЕС. Миллионы евро инвестируются в бюрократический аппарат. Может, проблема в этом?
— Не стоит преувеличивать. Сейчас в Брюсселе меньше чиновников, чем в мэрии Парижа. И поэтому бюрократические затраты не столь высоки. Гораздо важнее то, что бюрократия мешает нормальной деятельности политиков, — да, это проблема! В результате неполноценность европейских институтов приводит к тому, что даже когда политические решения принимаются, они не вступают в силу в соответствующие сроки из-за бюрократических проволочек.
— Сначала кризис разразился в Греции, затем на Кипре. Ждать продолжения?

— С моей точки зрения, разрешить кризис в Греции можно было более эффективно. Когда здесь рухнули банки, подкосилась экономика, я возглавлял МВФ. И я долгое время выступал за то, что реструктуризация долга Греции абсолютно необходима. На эту страну приходится только два процента ВВП зоны евро. И общий её долг не так уж велик в масштабах этой зоны. Но из-за того, что глобальное решение проблемы постоянно откладывалось и заменялось на какие-то промежуточные, возросла общая цена вопроса.
Между тем если вовремя признать неудачу, с ней легче справиться. Но политические лидеры Европы никогда не признают свои просчёты сразу, поскольку это негативно сказывается на их репутации. В результате мы платим больше, а с другой стороны, оставляем народ, в данном случае греческий, в неприемлемой ситуации. При этом, что хуже всего, не учимся на собственных ошибках, не извлекаем уроки.

Затем случился кризис на Кипре, у которого были иные и совершенно другого масштаба причины. Ведь Кипр гораздо меньше Греции — это крохотное государство. Несмотря на это, принятое решение оказалось катастрофически неудачным. Оно напрямую подрывало основу банковской системы: уверенность вкладчика в том, что к нему вернутся предоставленные банку средства. Поставив под сомнение данный принцип, мы позволили создать потенциальный очаг дестабилизации банковской системы всей Европы. К счастью, она ещё не началась, и я надеюсь, что никогда не начнётся. Но мы заложили основу для серьёзной дестабилизации. И одновременно задушили экономику Кипра. Как кипрские предприятия могут продолжать свою деятельность, если их финансы полностью заблокированы?

— Какой бы вы предложили выход для Кипра?
— Кризис на острове можно было преодолеть очень просто. ВВП Кипра составляет менее 20 миллиардов евро, поэтому следовало просто дать банкам возобновить свою деятельность. Конечно, нужно было разобраться со всеми спорными случаями. Я ни в коем случае не считаю, что какие-либо виды финансовых махинаций должны оставаться вне контроля. Требовалось создание механизма, который бы позволил экономике Кипра восстановиться. Но никак не стоило вводить механизм, который наказал вкладчиков и заблокировал восстановление экономики острова. Никогда не стоить душить экономику.
— И какой же выход из этой проигрышной ситуации?

— Он только в восстановлении экономики, на что я постоянно указываю. Потому что действующая европейская конструкция опирается на старые, выдвинутые 50 лет назад идеи единой Европы. Я сам считал, что единая Европа будет создана благими намерениями стран — членов ЕС. Глобализация на самом деле является войной. Ситуация показала, что континенту нужно было готовиться к конкуренции, торговым спорам, сложным экономическим конфликтам. Что больше нельзя мечтать о некоем федерализме без названия, против которого к тому же сегодня выступает население.
Сейчас есть необходимость обновить идею европейского устройства, иначе европейцы просто не выживут. А те меры, которые пытаются внедрить в настоящее время, скорее направлены на продолжение старой европейской политики. Это не проходит: сегодня следует начать строительство Европы с нуля.
— Что вы можете сказать о переговорах между США и Европой о создании зоны свободной торговли? Можно ли сказать, что это переговоры между действительно равными партнёрами?
— Соединённым Штатам равных нет. Поэтому эти переговоры не могут идти на равных. Официально говорится об увеличении торгового оборота, создании более свободных условий обмена товарами. Однако преимущества от расширения торговли будут наибольшими, когда экономики партнёров находятся на пике своих возможностей. В Европе экономическая обстановка далека от оптимальной, поэтому выгоды тут менее очевидны.
Главное, какая цель преследуется. Важно понимать, что США уже заключили договоры со всеми странами Тихоокеанского региона, кроме Китая, которые наконец согласились создать зону свободной торговли в этой части планеты. Теперь за счёт этого «мегасоглашения» с Европой Соединённые Штаты фактически пытаются окружить Китай и связать ему руки, считая его своим историческим и самым важным соперником.
— Недавно вы стали членом наблюдательных советов двух крупных российских компаний. Какие перед вами стоят задачи?
— Считаю, что российской экономике крайне необходима интернационализация. И это очень хорошо сочетается с тем, о чём я говорил выше: европейцы должны иметь более тесные отношения с Россией, чем сегодня. Они могут быть сложными, даже конфликтными, но без них не обойтись. Россия чрезвычайно мало инвестирует во Францию. Объёмы европейских вложений в Россию тоже невысоки.
Российский фонд прямых инвестиций, членом наблюдательного совета которого я являюсь, а также Всероссийский банк развития регионов, подконтрольный «Роснефти», как мне кажется, ставят перед собой задачу иметь более широкое видение всех рынков мира. Руководители этих структур решили, что мои знания будут полезны их компаниям. Мне такая работа, честно говоря, по плечу. Тем более я убеждён, что все экономические ресурсы на Европейском континенте должны быть объединены. Это доказал мой личный опыт на посту главы МВФ во время борьбы с кризисом в 2008–2010 годах. Именно сотрудничество между четырьмя-пятью мировыми экономическими центрами позволит сегодня перезапустить экономику. И я со своей стороны пытаюсь внести мой скромный вклад в общее дело.
— Как вам кажется, станет ли Россия крупным мировым инвестором в ближайшей перспективе?
— У России много внутренних потребностей. Поэтому справедливо, что большая часть ресурсов вашей страны сегодня направлены на внутреннее развитие. Россия, как множество быстро развивающихся стран, с одной стороны, обладает очень продвинутыми регионами, а с другой — часть её территории недостаточно развита. И это абсолютно нормально: в Бразилии отстают северные области, в Китае — северо-западные регионы. Но нельзя жить без прочных связей с внешним миром, нельзя пытаться вкладывать только в экономику своей страны. Думаю, что такой подход в общих интересах.
— Как вы считаете, в последнее время на Западе изменилось отношение к России как к партнёру?
— Я бы так не сказал. Думаю, есть ещё много европейцев, а тем более американцев, которые считают, что с Москвой трудно иметь дело. Но, с другой стороны, ситуация понемногу меняется. Российский фонд прямых инвестиций недавно заключил несколько соглашений с аналогичными фондами в других странах. И речь идёт не только о Китае или государствах Персидского залива, но также о Франции. И это мне кажется показательным с точки зрения изменений, о которых вы спрашиваете. Но на более серьёзные сдвиги потребуется время.
— Какую роль, на ваш взгляд, сыграет в преодолении мирового кризиса предстоящий в сентябре саммит «большой двадцатки» в Санкт-Петербурге?
— Изначально «большая двадцатка» была очень хорошей инициативой, когда она появилась на повестке дня в 2008 году. Надо признать, что G20 сыграла значительную роль на начальном этапе кризиса. Проблема в том, что с годами она значительно ослабла из-за того, что этот мировой форум стал более формализованным, тяжеловесным. Раньше главы государств просто собирались в зале переговоров и решали, какой вопрос, какое направление развития выбрать для обсуждения. Сегодня аппарат организации разросся до колоссальных размеров — вы сами убедитесь в этом в сентябре, когда в Петербурге будут бегать туда-сюда сотни, тысячи чиновников. Чем больше народу, тем менее эффективна организация. Поэтому не могу сказать, что у меня высокие ожидания по поводу результатов заседания «большой двадцатки»: слишком много там бюрократии.
— Какой вам видится финансовая архитектура будущего?
— Думаю, что тон реформе всемирного финансового управления должен задавать МВФ. Для этого необходимо изменить устав организации. Но это очень сложно сделать, поскольку в МВФ входит более 280 членов. Или же нужен более прагматичный подход, как делают англичане: не трогать устав фонда, но изменить методы работы. Хотя последние необходимо менять в любом случае, чтобы отвести организации более важную роль, чем в прошлом. Роль, подобную той, которую она играла в разгар кризиса 2008–2010 годов. Но чтобы сделать из МВФ орган всемирного финансового управления, требуется политическая воля. Я вновь и вновь повторяю: нам необходим многосторонний подход, всемирное управление. Крупных совещаний, например на уровне «большой двадцатки», не хватит для принятия глобальных решений из-за их чрезвычайно формального характера.
У Международного валютного фонда есть необходимые преимущества и компетенции. У него есть рабочая сеть, созданная за последние несколько лет в Азии, Африке, Латинской Америке. МВФ удалось восстановить престиж, утраченный им за предыдущие годы. Именно поэтому я считаю, что фонд должен стать ценным инструментом для всех крупных игроков международного сообщества, включая Россию.
— Единый центр способен решить все мировые финансовые проблемы?
— Все крупные проблемы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, на самом деле отличаются от той картины, что описывается в газетах или показывается по телевизору. Нам говорят, что нет хороших технических решений. Но проблема заключается не в них, а в политическом выборе. Мы должны определить, хотим мы или нет действовать сообща, путём сотрудничества в крупных блоках. И мой ответ — да, нам необходимо сотрудничество между американским, европейским, южноамериканским, китайским, российским блоками. А если мы этого хотим, то средства для достижения цели всегда найдутся.

Беседовали Дмитрий Горохов, Иван Батырев, Сергей Щербаков, ИТАР—ТАСС, ПАРИЖ—САНКТ-ПЕТЕРБУРГ,
Эхо планеты, № 30, 2013
Источник