Украино-российский кризис 2014: последствия для энергетики

Хотя украино-российский кризис далек от завершения, политические дебаты вокруг противостояние между Россией, США и Европой уже позволили сделать несколько важных выводов относительно разрыва между миром политики и реальностью энергетических рынков.  В то время, как мир энергетики вступил в следующую фазу, с четким акцентом на возобновляемые источники энергии и энергоэффективность, значительная часть политиков застряла в парадигме Холодной войны.

Взгляд на вещи с точки зрения политики вовсе не обязательно самый лучший, наблюдаемые тенденции могут открывать интригующие возможности для исследований в энергетической политике, причем далеко за пределами традиционной экономики и геополитики.

Несколько слов о самом украино-российском кризисе. Объясняя ситуацию предельно кратко, после бегства президента Януковича от проевропейских протестующих на киевском Майдане в феврале 2014, Россия захватила Крым. Вслед за вооруженным восстанием в восточной Украине, Россия направила войска на украино-российскую границу. Нарушение Москвой Женевских соглашений, заключенных в апреле 2014, нацеленных на снижение напряженности, усилило разногласия между США и ЕС в отношении России. Результатом этого стала самая серьезная конфронтация между «Востоком» и «Западом» со времен падения «Железного Занавеса», причем, вполне возможно, с далеко идущими последствиями.

Вопросы энергетики постоянно обсуждаются в период кризиса. Здесь мы хотим коснуться трех моментов, возникших в период между февралем и апрелем 2014, которые иллюстрируют вышеупомянутые расхождения, а также объясняют их возможные последствия.

В то время, как мир энергетики входит в новый период, для которого характерно внимание к возобновляемым источникам энергии и энергосбережению, а рынки энергии становятся все более глобальными и взаимосвязанными, значительное число политиков и творцов внешней политики, похоже, застряли в парадигме Холодной войны.

1. Отправка американского сжиженного газа для спасения Европы

Основная идея здесь в том, что газ из богатых шельфовых месторождений США можно экспортировать в Европу, чтобы создать альтернативу в случае внезапного прекращения поставок из России.

Хорошо известная Вышеградская группа, состоящая из Чехии, Венгрии, Польши и Словакии обратилась к главе Палаты Представителей Джону Бонеру помочь ускорить проект поставок сжиженного газа из США в Европу. Они считают, что это улучшить снабжение Европы газом и снизит цены на газ в их странах. Инициатива Вышеградской четверки встретила горячую поддержку в Вашингтоне. По американским законам, сжиженный газ можно поставлять безо всяких ограничений в страны, которые входят в Соглашение о зоне свободной торговле с США. Страны, которые не входят в Соглашение, тоже могут получать сжиженный газ, но компаниям-экспортерам предстоит тогда пройти длинную и дорогостоящую процедуру в Министерстве энергетики США, а затем и Федеральной Регуляторной Комиссии по энергии. Сторонники расширения поставок сжиженного газа стремятся ускорить этот регуляторный процесс. Противники же говорят о том, что это повысит цены на газ, причем это будет иметь еще и экологические последствия (выбросы углерода).

Первый – и на сегодняшний день единственный американский терминал сжижения газа, который прошел через весь процесс лицензирования, начнет работу не раньше конца 2015 года. Еще шесть компаний получили разрешение от департамента энергетики США на экспорт природного газа. Если эти компании смогут резко ускорить процесс экспорта газа в Европу (а общая стоимость получения лицензии в США составляет около 100 миллионов долларов), понадобятся миллиарды долларов, чтобы построить новые, отвечающие экологическим требованиям установки, по получению сжиженного газа, или чтобы переоборудовать уже существующие.

Более того, даже если американский сжиженный газ выйдет на мировой рынок, вряд ли Европа станет первым его потребителем. Причина этого в том, что место, где товар будет продан, диктуется не политическими желаниями, а уровнем цен. Потому нетрудно предположить, что газ пойдет, прежде всего, в Азию, учитывая цены в Японии, не говоря уже о транспортных издержках.

Недавние подвижки в мировой торговле подтвердили то, что торговые потоки переходят из Европы в Азию. То, что не пошло в Азию, может пойти и в Европу, но уже как некий бонус. Более того, газовый рынок ЕС просто не готов: часть европейского континента плохо интегрирована в общеевропейское пространство, и слишком часто природный газ не может свободно проходить через раздробленные национальные рынки. Рыночное регулирование не гармонизировано, а цены остаются под сильным государственным влиянием, особенно в странах бывшего советского блока.

В Болгарии энергетические цены остаются под мощным государственным контролем, по этой же причине энергетический сектор приносит мало прибыли и в Словакии. Венгрия, в свою очередь, ре-национализировала свой газовый сектор, вытеснив оттуда западные энергокомпании. Как следствие, столь нужные для сектора инвестиции туда не идут, а сами страны не имеют уверенности в своей энергетической безопасности, и часто зависимы от одного источника поставок.

Конечно, вполне разумно полагать, что выход на мировой рынок еще большего количества сжиженного газа – включая газ американский, снизит цены на природный газ. Так же разумно предполагать, что это улучшит снабжение альтернативных рынков, включая европейский. Однако верно и то, что американские поставки мало чем могут помочь мелким и разрозненным рынкам стран центральной и восточной Европы, и тем более они вряд ли существенно снизят цены на газ в этих странах (где практически отсутствует конкуренция).

Это вынуждает нас сделать вывод, что в случае с Украиной, американские дебаты о том, поставлять ли сжиженный газ в страны, с которыми у Штатов нет соглашений о зоне свободной торговле, вряд ли продвинутся вперед. Надеяться на скорую американскую помощь Украине не стоит. Кроме того, в других странах восточной Европы тема сжиженного газа может использоваться для отвлечения внимания от насущных энергетических проблем.

2. Создание общеевропейского органа по закупке газа.

Раздосадованный доминированием «Газпрома» на европейском рынке энергоносителей, премьер-министр Польши Дональд Туск запустил идею «энергетического союза». По сути своей, это идея, чтобы Европейская Комиссия вела переговоры по газовым контрактам от лица всего блока, объединяя силы европейских стран, и действуя как главный менеджер по закупкам. Это, в сочетании с евросоюзовским принципом солидарности, как считает Туск, позволит «покончить с мертвой хваткой России в энергетике Европы».

Это предложение возвращает Европу в модель управления 1970-х и 1980-х годов, когда государство предоставляло услуги в энергосекторе и определяло цены на них. Однако это идет вразрез с законодательством Евросоюза, а также несколькими раундами переговоров по либерализации газовых рынков – не говоря уже о том, что газовая монопсония (то есть монополия покупателя на рынке – А.М.) противоречит основным принципам ЕС. Другими словами, создание общеевропейского органа по закупкам газа сводит на нет 30 лет реформ на рынке энергоносителей.

Более того, представление о «солидарности», хотя и свидетельствует об альтруистических мотивах, по сути своей, близко к феномену, хорошо известному в обществе – легкому обогащению благодаря выигрышному положению. Это значит, что кто-то будет в выигрышном положении, а другому придется платить за все – за энергетическую безопасность, за низкие цены или нести издержки физической инфраструктуры.

В данном случае премьер Польши выступил за координацию и финансирование энергетической инфраструктуры (что позволило бы Польше и другим странам центральной и восточной Европы многое выиграть), при этом не поддаваясь влиянию Европы в своей сфере энергетики. Это оставило бы Польшу, и другие страны, с возможностью использовать значительное количество добываемого в них угля, даже, несмотря на все ограничения на выбросы парниковых газов.

Очень маловероятно, что это предложение получит поддержку. Либеральная парадигма глубоко укоренена в институциональную «ДНК» Евросоюза, и существующие национальные энергетические интересы (публичные и приватные), политика и ее приоритеты слишком различаются, чтобы такая радикальная реформа могла пройти.

Однако, что более важно, еще один центральный орган, регулирующий поставки и уровень цен, будет плохо подготовлен к работе в условиях быстрых перемен на рынках. Рынки перешли от статичной и долгосрочной модели к более гибкой, в которой решения принимаются децентрализованно, и их скорее нужно вовремя поддерживать и усиливать вместо того, чтобы блокировать с помощью неповоротливой бюрократии по типу брюссельской.

3. Санкции против нефтяного сектора России.

В ходе украинского кризиса Вашингтон и Брюссель выдвинули идею целевых санкций против энергетического сектора России, с целью ударить по бюджету России и заставить Кремль пойти на уступки для разрешения конфликта.

Некоторые аналитики поторопились поддержать санкции против России, и даже предположили, что санкции могут ударить по Кремлю, и при этом «оставить газовый кран открытым». Оставим пока открытым вопрос, можно ли применить все более строгие санкции против российского энергосектора, и при этом не сократить поставки в Европу. Сама природа энергетических рынков содержит ряд неопределенностей, которые заслуживают особого внимания.

Нефтяной рынок является глобальным и хорошо интегрированным – в день в мире потребляется 90 миллионов баррелей, а 55 миллионов продается на рынке. В таких условиях почти невозможно выбить одного из крупнейших производителей на рынке – Россию, избежав при этом значительных негативных последствий, особенно в форме скачков цен. При этом пострадают как страны-производители, так и страны-потребители. А учитывая значительное взаимопроникновение европейских и российской экономик, санкции против России могут иметь массу последствий для Европы.

Сторонники санкций часто ссылаются на случай с Ираном. Однако, если не делать поспешных выводов об остановке ядерной программы Ирана, то сравнение вряд ли уместно. Иран пережил длительную, на протяжении уже 20 лет, изоляцию, прежде чем в 2012 году против страны были введены санкции.

Из-за всего этого капиталы, развитие технологий и инвестирование в Иране замедлились до минимума, а выбросы парниковых газов опустились до очень низких показателей. В свою очередь, это снизило издержки от санкций для глобальной нефтяной системы. Жесткие финансовые санкции значительно усложнили жизнь правящей клики, окружающей Аятоллу Хаменеи. Хотя рассмотрение сложных обстоятельств вокруг Ирана не входит в планы автора данной статьи, похожее, не стоит слишком упрощать, надеясь, что подобная политика может сработать в отношении России, особенно в контексте реалий нефтяных рынков и выдающейся роли России на них.

Более того, идея изоляции России фактически не сработала, да и спрос на энергоносители растет в основном не в странах Европы – что тоже надо учитывать.

4. Выводы и новые направления энергетических исследований.

Похоже, то предложения, звучащие из Вашингтона или европейских столиц «изолировать Россию» не учитывают или, по крайней мере, слишком упрощают сложную природу глобальных нефтяных рынков, а также взаимозависимость региональных газовых рынков.

Хотя еще рано делать слишком смелые выводы, можно поднять четыре важных вопроса.

Первый – как объяснить расхождение между предложениями политиков и реалиями энергетических рынков? Конечно, здесь перед исследователями встает непростая задача осмыслить происходящее на рынках, чтобы дать четкие и ясные рекомендации для принятия политических решений.

Второй, и более фундаментальный, это противостояние между путинской Россией, США и Европой, которое ставит под сомнение нынешнее глобальное управление. Растущая взаимозависимость основных производителей и потребителей, возникновение новых игроков, таких как Индия и Китай, появление новых энергетических проблем (таких как энергетическая бедность и климатические изменения), все это привело к возникновению сложной архитектуры государственных и негосударственных организаций, управляющих мировой энергетикой.

Хотя она и далека от совершенства, эта новая структура стала больше руководствоваться нормами права, стала многосторонней, больше интересоваться расширением доступа к источникам энергии и экологией, помимо традиционного внимания к вопросам безопасности.

Третий вопрос – учитывая взаимозависимость производителей и потребителей, которую мы принимаем как должное на протяжении уже более 20 лет, не возвращаемся ли мы в эпоху господства геополитической парадигмы? Конечно, энергия всегда была индивидуальным благом с общественными характеристиками, а потому имела важное стратегическое значение для стран и наций за ее роль для благосостояния и национальной безопасности.

В чисто геополитической парадигме, однако, энергия подчинена целям национальной безопасности, и становится средством проведения государственной политики, особенно внешней политики. Рынок в таком случае уступает общенациональной государственной стратегии. Хотя такой подход и не нов для мировой энергетики, возвращение геополитики как доминанты над энергетической парадигмой, вполне возможно, поставит под вопрос множество международных договоров последних десятилетий.

Четвертый вывод – что делать с позицией развивающихся стран, которые в большинстве своем воздержались при голосовании в ООН по поводу Крыма? Учитывая, что в ближайшее время в основном спрос на энергию будет расти за счет стран Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки, международные организации, занимающиеся энергоносителями, должны лучше учитывать мнение этих стран, чтобы стабилизировать глобальные энергорынки, и сгладить влияние новых «центров притяжения» в энергетической системе.

Короче говоря, украино-российский кризис может открыть нам обширное поле для исследований в плане энергетики. Этот кризис обозначил фундаментальный переход от эпохи упорядоченных рынков к беспорядочной борьбе за ресурсы. В такой ситуации крайне нужно обновить наши представления о безопасности и управлении, поскольку они могут стать ключом к решению глобальных энергетических проблем 21 века.

 В то время, как мир энергетики вступил в следующую фазу, с четким акцентом на возобновляемые источники энергии и энергоэффективность, значительная часть политиков застряла в парадигме Холодной войны.

Взгляд на вещи с точки зрения политики вовсе не обязательно самый лучший, наблюдаемые тенденции могут открывать интригующие возможности для исследований в энергетической политике, причем далеко за пределами традиционной экономики и геополитики.

Несколько слов о самом украино-российском кризисе. Объясняя ситуацию предельно кратко, после бегства президента Януковича от проевропейских протестующих на киевском Майдане в феврале 2014, Россия захватила Крым. Вслед за вооруженным восстанием в восточной Украине, Россия направила войска на украино-российскую границу. Нарушение Москвой Женевских соглашений, заключенных в апреле 2014, нацеленных на снижение напряженности, усилило разногласия между США и ЕС в отношении России. Результатом этого стала самая серьезная конфронтация между «Востоком» и «Западом» со времен падения «Железного Занавеса», причем, вполне возможно, с далеко идущими последствиями.

Вопросы энергетики постоянно обсуждаются в период кризиса. Здесь мы хотим коснуться трех моментов, возникших в период между февралем и апрелем 2014, которые иллюстрируют вышеупомянутые расхождения, а также объясняют их возможные последствия.

В то время, как мир энергетики входит в новый период, для которого характерно внимание к возобновляемым источникам энергии и энергосбережению, а рынки энергии становятся все более глобальными и взаимосвязанными, значительное число политиков и творцов внешней политики, похоже, застряли в парадигме Холодной войны.

1. Отправка американского сжиженного газа для спасения Европы

Основная идея здесь в том, что газ из богатых шельфовых месторождений США можно экспортировать в Европу, чтобы создать альтернативу в случае внезапного прекращения поставок из России.

Хорошо известная Вышеградская группа, состоящая из Чехии, Венгрии, Польши и Словакии обратилась к главе Палаты Представителей Джону Бонеру помочь ускорить проект поставок сжиженного газа из США в Европу. Они считают, что это улучшить снабжение Европы газом и снизит цены на газ в их странах. Инициатива Вышеградской четверки встретила горячую поддержку в Вашингтоне. По американским законам, сжиженный газ можно поставлять безо всяких ограничений в страны, которые входят в Соглашение о зоне свободной торговле с США. Страны, которые не входят в Соглашение, тоже могут получать сжиженный газ, но компаниям-экспортерам предстоит тогда пройти длинную и дорогостоящую процедуру в Министерстве энергетики США, а затем и Федеральной Регуляторной Комиссии по энергии. Сторонники расширения поставок сжиженного газа стремятся ускорить этот регуляторный процесс. Противники же говорят о том, что это повысит цены на газ, причем это будет иметь еще и экологические последствия (выбросы углерода).

Первый – и на сегодняшний день единственный американский терминал сжижения газа, который прошел через весь процесс лицензирования, начнет работу не раньше конца 2015 года. Еще шесть компаний получили разрешение от департамента энергетики США на экспорт природного газа. Если эти компании смогут резко ускорить процесс экспорта газа в Европу (а общая стоимость получения лицензии в США составляет около 100 миллионов долларов), понадобятся миллиарды долларов, чтобы построить новые, отвечающие экологическим требованиям установки, по получению сжиженного газа, или чтобы переоборудовать уже существующие.

Более того, даже если американский сжиженный газ выйдет на мировой рынок, вряд ли Европа станет первым его потребителем. Причина этого в том, что место, где товар будет продан, диктуется не политическими желаниями, а уровнем цен. Потому нетрудно предположить, что газ пойдет, прежде всего, в Азию, учитывая цены в Японии, не говоря уже о транспортных издержках.

Недавние подвижки в мировой торговле подтвердили то, что торговые потоки переходят из Европы в Азию. То, что не пошло в Азию, может пойти и в Европу, но уже как некий бонус. Более того, газовый рынок ЕС просто не готов: часть европейского континента плохо интегрирована в общеевропейское пространство, и слишком часто природный газ не может свободно проходить через раздробленные национальные рынки. Рыночное регулирование не гармонизировано, а цены остаются под сильным государственным влиянием, особенно в странах бывшего советского блока.

В Болгарии энергетические цены остаются под мощным государственным контролем, по этой же причине энергетический сектор приносит мало прибыли и в Словакии. Венгрия, в свою очередь, ре-национализировала свой газовый сектор, вытеснив оттуда западные энергокомпании. Как следствие, столь нужные для сектора инвестиции туда не идут, а сами страны не имеют уверенности в своей энергетической безопасности, и часто зависимы от одного источника поставок.

Конечно, вполне разумно полагать, что выход на мировой рынок еще большего количества сжиженного газа – включая газ американский, снизит цены на природный газ. Так же разумно предполагать, что это улучшит снабжение альтернативных рынков, включая европейский. Однако верно и то, что американские поставки мало чем могут помочь мелким и разрозненным рынкам стран центральной и восточной Европы, и тем более они вряд ли существенно снизят цены на газ в этих странах (где практически отсутствует конкуренция).

Это вынуждает нас сделать вывод, что в случае с Украиной, американские дебаты о том, поставлять ли сжиженный газ в страны, с которыми у Штатов нет соглашений о зоне свободной торговле, вряд ли продвинутся вперед. Надеяться на скорую американскую помощь Украине не стоит. Кроме того, в других странах восточной Европы тема сжиженного газа может использоваться для отвлечения внимания от насущных энергетических проблем.

2. Создание общеевропейского органа по закупке газа.

Раздосадованный доминированием «Газпрома» на европейском рынке энергоносителей, премьер-министр Польши Дональд Туск запустил идею «энергетического союза». По сути своей, это идея, чтобы Европейская Комиссия вела переговоры по газовым контрактам от лица всего блока, объединяя силы европейских стран, и действуя как главный менеджер по закупкам. Это, в сочетании с евросоюзовским принципом солидарности, как считает Туск, позволит «покончить с мертвой хваткой России в энергетике Европы».

Это предложение возвращает Европу в модель управления 1970-х и 1980-х годов, когда государство предоставляло услуги в энергосекторе и определяло цены на них. Однако это идет вразрез с законодательством Евросоюза, а также несколькими раундами переговоров по либерализации газовых рынков – не говоря уже о том, что газовая монопсония (то есть монополия покупателя на рынке – А.М.) противоречит основным принципам ЕС. Другими словами, создание общеевропейского органа по закупкам газа сводит на нет 30 лет реформ на рынке энергоносителей.

Более того, представление о «солидарности», хотя и свидетельствует об альтруистических мотивах, по сути своей, близко к феномену, хорошо известному в обществе – легкому обогащению благодаря выигрышному положению. Это значит, что кто-то будет в выигрышном положении, а другому придется платить за все – за энергетическую безопасность, за низкие цены или нести издержки физической инфраструктуры.

В данном случае премьер Польши выступил за координацию и финансирование энергетической инфраструктуры (что позволило бы Польше и другим странам центральной и восточной Европы многое выиграть), при этом не поддаваясь влиянию Европы в своей сфере энергетики. Это оставило бы Польшу, и другие страны, с возможностью использовать значительное количество добываемого в них угля, даже, несмотря на все ограничения на выбросы парниковых газов.

Очень маловероятно, что это предложение получит поддержку. Либеральная парадигма глубоко укоренена в институциональную «ДНК» Евросоюза, и существующие национальные энергетические интересы (публичные и приватные), политика и ее приоритеты слишком различаются, чтобы такая радикальная реформа могла пройти.

Однако, что более важно, еще один центральный орган, регулирующий поставки и уровень цен, будет плохо подготовлен к работе в условиях быстрых перемен на рынках. Рынки перешли от статичной и долгосрочной модели к более гибкой, в которой решения принимаются децентрализованно, и их скорее нужно вовремя поддерживать и усиливать вместо того, чтобы блокировать с помощью неповоротливой бюрократии по типу брюссельской.

3. Санкции против нефтяного сектора России.

В ходе украинского кризиса Вашингтон и Брюссель выдвинули идею целевых санкций против энергетического сектора России, с целью ударить по бюджету России и заставить Кремль пойти на уступки для разрешения конфликта.

Некоторые аналитики поторопились поддержать санкции против России, и даже предположили, что санкции могут ударить по Кремлю, и при этом «оставить газовый кран открытым». Оставим пока открытым вопрос, можно ли применить все более строгие санкции против российского энергосектора, и при этом не сократить поставки в Европу. Сама природа энергетических рынков содержит ряд неопределенностей, которые заслуживают особого внимания.

Нефтяной рынок является глобальным и хорошо интегрированным – в день в мире потребляется 90 миллионов баррелей, а 55 миллионов продается на рынке. В таких условиях почти невозможно выбить одного из крупнейших производителей на рынке – Россию, избежав при этом значительных негативных последствий, особенно в форме скачков цен. При этом пострадают как страны-производители, так и страны-потребители. А учитывая значительное взаимопроникновение европейских и российской экономик, санкции против России могут иметь массу последствий для Европы.

Сторонники санкций часто ссылаются на случай с Ираном. Однако, если не делать поспешных выводов об остановке ядерной программы Ирана, то сравнение вряд ли уместно. Иран пережил длительную, на протяжении уже 20 лет, изоляцию, прежде чем в 2012 году против страны были введены санкции.

Из-за всего этого капиталы, развитие технологий и инвестирование в Иране замедлились до минимума, а выбросы парниковых газов опустились до очень низких показателей. В свою очередь, это снизило издержки от санкций для глобальной нефтяной системы. Жесткие финансовые санкции значительно усложнили жизнь правящей клики, окружающей Аятоллу Хаменеи. Хотя рассмотрение сложных обстоятельств вокруг Ирана не входит в планы автора данной статьи, похожее, не стоит слишком упрощать, надеясь, что подобная политика может сработать в отношении России, особенно в контексте реалий нефтяных рынков и выдающейся роли России на них.

Более того, идея изоляции России фактически не сработала, да и спрос на энергоносители растет в основном не в странах Европы – что тоже надо учитывать.

4. Выводы и новые направления энергетических исследований.

Похоже, то предложения, звучащие из Вашингтона или европейских столиц «изолировать Россию» не учитывают или, по крайней мере, слишком упрощают сложную природу глобальных нефтяных рынков, а также взаимозависимость региональных газовых рынков.

Хотя еще рано делать слишком смелые выводы, можно поднять четыре важных вопроса.

Первый – как объяснить расхождение между предложениями политиков и реалиями энергетических рынков? Конечно, здесь перед исследователями встает непростая задача осмыслить происходящее на рынках, чтобы дать четкие и ясные рекомендации для принятия политических решений.

Второй, и более фундаментальный, это противостояние между путинской Россией, США и Европой, которое ставит под сомнение нынешнее глобальное управление. Растущая взаимозависимость основных производителей и потребителей, возникновение новых игроков, таких как Индия и Китай, появление новых энергетических проблем (таких как энергетическая бедность и климатические изменения), все это привело к возникновению сложной архитектуры государственных и негосударственных организаций, управляющих мировой энергетикой.

Хотя она и далека от совершенства, эта новая структура стала больше руководствоваться нормами права, стала многосторонней, больше интересоваться расширением доступа к источникам энергии и экологией, помимо традиционного внимания к вопросам безопасности.

Третий вопрос – учитывая взаимозависимость производителей и потребителей, которую мы принимаем как должное на протяжении уже более 20 лет, не возвращаемся ли мы в эпоху господства геополитической парадигмы? Конечно, энергия всегда была индивидуальным благом с общественными характеристиками, а потому имела важное стратегическое значение для стран и наций за ее роль для благосостояния и национальной безопасности.

В чисто геополитической парадигме, однако, энергия подчинена целям национальной безопасности, и становится средством проведения государственной политики, особенно внешней политики. Рынок в таком случае уступает общенациональной государственной стратегии. Хотя такой подход и не нов для мировой энергетики, возвращение геополитики как доминанты над энергетической парадигмой, вполне возможно, поставит под вопрос множество международных договоров последних десятилетий.

Четвертый вывод – что делать с позицией развивающихся стран, которые в большинстве своем воздержались при голосовании в ООН по поводу Крыма? Учитывая, что в ближайшее время в основном спрос на энергию будет расти за счет стран Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки, международные организации, занимающиеся энергоносителями, должны лучше учитывать мнение этих стран, чтобы стабилизировать глобальные энергорынки, и сгладить влияние новых «центров притяжения» в энергетической системе.

Короче говоря, украино-российский кризис может открыть нам обширное поле для исследований в плане энергетики. Этот кризис обозначил фундаментальный переход от эпохи упорядоченных рынков к беспорядочной борьбе за ресурсы. В такой ситуации крайне нужно обновить наши представления о безопасности и управлении, поскольку они могут стать ключом к решению глобальных энергетических проблем 21 века.

Источник: http://dialogs.org.ua/